Такие настроения отвечали тайным мыслям Марии Антуанетты.

Ей всегда казалось, что лучше бороться, чем подчиниться, умереть, чем сдаться. И с первыми же вестями из Парижа она решила изо всех сил сопротивляться этому мятежному духу, который угрожал поглотить все привилегии, существовавшие во французском обществе.

Если в мире и существует слепая, безудержная сила, то это – сила цифр и связанных с ними надежд.

А цифра, рядом с которой стоит множество нулей, мгновенно затмевает все богатства вселенной.

В этой силе заключено даже нечто от чаяний заговорщика или тирана: на восторгах, которые и сами-то имеют под собой лишь смутные надежды, они воздвигают гигантские умозрительные построения, рассеивающиеся при малейшем дуновении, не успев даже окрепнуть и приобрести отчетливые очертания.

Несколько слов графа де Шарни да восторженные возгласы присутствующих сделали свое дело: Мария Антуанетта уже видела себя во главе могущественной армии, слышала раскаты своих безобидных орудий и наслаждалась ужасом, который те должны внушить парижанам как залог непременной победы.

Вокруг нее мужчины и женщины, опьяненные молодостью, верой и любовью, говорили о блестящих гусарах, тяжелых драгунах, наводящих ужас швейцарцах, шумных канонирах и подсмеивались над грубо сделанными пиками, насаженными на рукоятки из неструганого дерева, всем им не могло и в голову прийти, что совсем скоро на кончики этих мерзких пик будут насажены благороднейшие головы Франции.

– Пики я боюсь даже больше, чем ружья, – прошептала принцесса де Ламбаль.

– Потому что очень уж это уродливая смерть, милая моя Тереза, – со смехом объяснила королева. – Но пусть тебя это не тревожит. Наши парижские пикинеры не идут ни в какое сравнение со знаменитыми швейцарскими копейщиками из Мора[146], а нынешние швейцарцы вооружены кое-чем получше, чем пики; у них есть хорошие мушкеты, из которых они, слава богу, умеют стрелять!

– О, за это я ручаюсь, – заметил г-н де Безанваль.

Королева повернулась к г-же де Полиньяк, желая узнать, не стала ли та спокойнее после всех этих уверений, но графиня казалась еще более бледной и дрожащей, чем обычно.

Королева, чья безмерная нежность к подруге порой наносила урон ее королевскому достоинству, тщетно делала веселое лицо.

Молодая женщина оставалась мрачной и казалась погруженной в какие-то мучительные думы.

Ее уныние лишь опечалило королеву. Молодых офицеров, однако, не оставлял энтузиазм, и, собравшись в кружок около своего товарища барона де Шарни, подальше от начальников, они составляли собственный план кампании.