– Государь, – сказал Шарни, – затворитесь вместе с королевой в самом дальнем кабинете, заприте за собою все двери, и у каждой двери будет нести охрану один из нас. Прошу вашего позволения остаться последним защитником последней двери. На эту у них ушло больше сорока минут; ручаюсь, что мы продержимся еще два часа.

Король колебался: ему представлялось унижением отступать из комнаты в комнату, окапываясь то за одной стеной, то за другой.

Если бы не королева, он не сделал бы ни шагу.

Если бы не дети, королева держалась бы так же стойко, как король.

Но увы, люди есть люди! И у королей, и у подданных в сердце всегда найдется тайная брешь, сквозь которую убегает отвага и проникает ужас.

Итак, король уже собирался распорядиться об отступлении в самый дальний кабинет, как вдруг руки осаждавших исчезли, пики и штыки убрались, крики и угрозы замерли.

На мгновение воцарилась тишина; все затаили дыхание, напрягли слух, разинули рты.

Затем послышался размеренный шаг марширующих солдат.

– Национальная гвардия! – вскричал Шарни.

– Господин де Шарни! Господин де Шарни! – послышалось из-за двери.

И в проломе показалась хорошо знакомая графу физиономия Бийо.

– Бийо! – воскликнул Шарни. – Это вы, друг мой?

– Да, я. Где король и королева?

– Здесь.

– Целые и невредимые?

– Целые и невредимые.

– Слава богу! Господин Жильбер! Господин Жильбер! Сюда!

При звуке этого имени дрогнули, но по разным причинам, два женских сердца.

То были сердца Андреа и королевы.

Шарни инстинктивно оглянулся; от него не укрылось, что Андреа и королева побледнели, услышав это имя.