Как-то раз при проверке документов контрольный патруль записал в свой блокнот номер машины. Коля не растерялся, так как и этот вариант был у него предусмотрен. Отъехав несколько километров от места проверки, он заменил номерные знаки и внес соответствующие поправки в документацию.

В Ровно вдруг появился второй Николай Струтинский и тоже шофер. Он работал в немецкой управе и был известен шуцполицаю Филиппу Шмыгало.

Однажды Шмыгало спросил у Веры Гамонь:

— Что это за парень приезжает к тебе на «оппеле»?

— Это шофер одного немецкого офицера, он приезжает за бельем для своего шефа, — спокойно ответила Вера.

— А как его зовут? — поинтересовался Шмыгало.

— Николай Струтинский, — сказала, ничего не подозревая, женщина.

— Гм, — удивленно покачал головой полицай, — вы в этом уверены?

— Да, офицер так его называет.

— А я знаю другого Николая Струтинского, который тоже работает шофером. Странно, очень странно…

Через час Вера рассказала об этом разговоре Коле. Времени для размышлении не было. Посоветоваться тоже не с кем: я — в Здолбунове, Шевчук — в отряде, Николая Ивановича найти трудно. И Струтинский решает действовать немедленно, тем более от этой же Веры узнал, что Шмыгало сел с удочками на велосипед и уехал в село Новый Двор порыбачить.

Из Здолбунова я возвращался под вечер. Удобно примостившись на заднем сиденье фаэтона Вацека Сакраменты, я дремал под размеренное цоканье копыт и непрерывное бормотание кучера. И вдруг:

— Тпруу, пся крев!

Лошади остановились как вкопанные.

— Что случилось, Вацек?

— Э-э-э, так это не иначе как наш пан Шмыгало, царство ему небесное, — протянул возница, слезая с козел.

Я посмотрел в сторону, где стояло несколько человек, и увидел в канаве у обочины труп человека.

— Поехали, пан Вацек, — позвал я кучера, так как попасть в число официальных свидетелей этой дорожной катастрофы вовсе не входило в мои планы.

Когда мы отъехали, я, сделав вид, что впервые слышу эту фамилию, спросил у Вацека:

— Шмыгало? А кто он такой?