– Так ты венгр? – воскликнул Арсен.

– С чего взял? Я правоверный мусульманин. Мой отец был спагия, и я тоже спагия… Верный слуга нашего падишаха.

– Мне показалось, что ты не очень хочешь опять воевать…

– Можно подумать, что тебе не терпится поскорее сложить голову, – с раздражением бросил кетхуда. – Я и без войны проживу неплохо!

– Я по-другому думаю, – схитрил Арсен. – Тебе хорошо – имеешь небось большую усадьбу, душ двести райя[70].

– Все пятьсот! – горделиво изрек кетхуда.

– Ну, вот видишь… А у меня ни одного. Руки да сабля, которой я добываю себе на житье…

Кетхуда подозрительно покосился на своего спутника, но ничего не сказал. Арсен тем временем продолжал:

– Потому мне и странно слышать, что спагия, кетхуда, который должен был бы, как пес, верно стоять на страже веры и падишаха, жалуется на судьбу и осуждает войну против неверных…

Кетхуда натянул поводья, гневно сверкнул глазами:

– Кто скажет, что я говорил такое? Никто! А ты, паршивый шакал, благодари Аллаха, только что сдержавшего мою руку, которая едва не снесла твою дурную голову! Прочь отсюда и не попадайся мне больше! Собака!..

– Благодарю, – поклонился вполне искренне Арсен, радуясь вполне его устраивающему повороту событий. – Езжайте прямо – до Аккермана уже недалеко… И пусть бережет тебя Аллах, высокочтимый ага!

Он кивнул Роману, и они, повернув коней, быстро помчались назад.

8

8

На Чагу прибыли на исходе дня. Небольшая степная речка извивалась меж рыжих, истоптанных овечьими отарами холмов, блестела золотистыми плесами под лучами красноватого предвечернего солнца.

Надеяться на счастливый случай, который помог бы разыскать аталыка Ямгурчи, было нечего: на это мог уйти и день, и два. Поэтому друзья решили расспросить чабанов.

Напоив коней, повернули вверх по течению, к кустарникам под холмом, где паслась отара и горел костер. У огня сидел старый-престарый чабан и длинной закопченной ложкой помешивал в казанке чорбу.

Оставив Романа с лошадьми на берегу реки, Арсен подошел к старику, поздоровался. Тот поднял на незнакомца выцветшие, слезящиеся от дыма глаза и надтреснутым, скрипучим голосом, заикаясь, прошамкал:

– Т-ты т-турок?.. С-садись, г-гостем б-будешь!