И отъезд и приезд всегда очень будоражили меня то тревожным, то печальным, то радостным волнением. И

сейчас я почувствовал это острое ощущение, заставляющее сильнее биться сердце.

– Выходите первым, – сказал мне Петрунин. – А за вами

– соратники. Мы потом. А сюрприз придержим…

Со стесненным дыханием я шагнул на первую ступеньку лесенки, а потом спрыгнул на землю и, приложив руку к кепке, доложил Решетову:

– Товарищ полковник! Докладывает майор Стожаров…

Задание выполнено!

– Здравствуйте, подполковник! – прищурив глаза, четко ответил Решетов и крепко пожал мне руку.

Мне показалось, что я ослышался, но Фирсанов рассеял мои сомнения.

– Привет, подполковник! Привет, Кондратий Филиппович! Очень рад и хочу тебя обнять, – сказал он.

Он так и поступил.

– Здравствуйте, товарищи! – обратился Решетов к моим друзьям.

Я смешался. Хотел было поблагодарить за присвоение нового звания и не нашел слов для этого.

Потом я попытался представить своих друзей, но меня прервал Решетов:

– Зачем? Я и так всех знаю. Это Таня! – И он пожал ей руку. – Это Фома Филимонович! – Потом, взглянув поочередно на Березкина и Логачева, он сказал: – И тут не спутаю. Это товарищ Логачев, а это товарищ Березкин… А

теперь вы пожалуйте сюда, товарищ Ветров. – И он протянул руку Сереже.

Фома Филимонович тряхнул головой, потискал пятерней свою прокуренную бороду и пробормотал что-то себе под нос.

– А живой груз? – спросил полковник Решетов, пытливо заглядывая мне в глаза.

Сообразив, в чем дело, я сказал:

– Таня, покажи!