Англию, я еду на острова Тихого океана.

– Да, но ведь я не знаю, куда вы едете, – возразил нотариус, не поднимая глаз и втыкая карандаш в промокашку.

– Прошу прощения, мне кажется, я имел удовольствие сообщить вам об этом.

– Боюсь, мистер Картью, что я не могу принять ваше сообщение к сведению, – последовал медленный ответ.

– Я не привык, чтобы в моем слове сомневались! –

вскричал Норрис.

– Тише, тише, я не разрешаю повышать голос в моей конторе, – сказал нотариус, – но, если вы заговорили об этом, – а вы, кажется, неглупый молодой человек – подумайте, что мне о вас известно? Ваши родные отреклись от вас и платят деньги, чтобы держать вас подальше от себя.

Что вы сделали? Не знаю. Но разве вы не понимаете, как глуп я был бы, если бы поставил свою репутацию в зависимость от слова джентльмена, о котором мне известно только то, что мне известно о вас? Наш разговор очень неприятен. Зачем же его затягивать? Напишите домой, добейтесь того, чтобы мне дали другие инструкции, и я буду поступать по-другому. Но только на этом условии.

– Мне очень пригодились бы триста фунтов в год, –

сказал Норрис, – но я не могу платить требуемую цену.

Боюсь, я больше не буду иметь удовольствия видеться с вами.

– Как угодно, – сказал нотариус. – Если в следующий день выплаты вас здесь не будет, вы больше ничего не получите. И я хочу вас предостеречь – из самых лучших побуждений, – что через шесть месяцев вы явитесь сюда просить о помощи, а я обязан буду указать вам на дверь.

– Всего хорошего, – сказал Норрис.

– Желаю вам того же, мистер Картью, – отозвался нотариус и, позвонив клерку, попросил его проводить молодого человека.

Вот почему Норрис до отплытия больше не виделся с нотариусом. Все это время он был поглощен деловыми хлопотами, и шхуна уже вышла в открытое море, когда

Хэдден подошел к нему и показал объявление в газете, над которой дремал в тени камбуза.

«Мистера Норриса Картью, – гласило объявление, –

просят незамедлительно зайти в контору мистера… где его ожидает важное известие».

– Этому известию придется подождать еще шесть месяцев, – сказал Норрис с притворным равнодушием.

На самом же деле ему очень хотелось узнать, в чем здесь дело.