Бакланова невзначай, то, конечно, никто бы его не узнал.

Голова у него побелела, правая щека была сильно изуродована, левая рука не действовала. С прежним Баклановым никакого сходства.

Друзья горячо обнялись.

– Это тебя ресторан так преобразил? – внимательно разглядывая Бакланова, спросил Костров.

– Да, после ресторанчика, – с усмешкой ответил Бакланов. – По самый гроб я его помнить буду.

– Крепко! – сказал Микулич. – Родная мать не узнает.

– Спасибо, говорю, что хоть жив остался, – махнул рукой Бакланов. – Это главное. Я потом уже узнал, что после взрыва мало кто ноги унес.

– Но как же все это получилось? – спросил Беляк, вспоминая тот последний перед взрывом ресторана разговор, когда Рузметов наставлял Бакланова и советовал ему быть особенно осторожным в момент поджигания шнура.

– Так вот и получилось… Не нарочно же я. Не враг самому себе. Действовал правильно. Все помню, ровно это вчера происходило. Отлично знал, что в моем распоряжении оставалась минута или полторы. Но подвел меня этот старый хрыч Расторгуев. Только я вошел в свою комнату, запер дверь на крючок, выдвинул ящик стола, в который был выведен шнур, чиркнул спичку и опять задвинул ящик, как слышу – кто-то дергает дверь. Потом голос Расторгуева: «Открой, Иван Тимофеевич!» Я обмер. Но мне-то ведь все равно надо было выходить через эту дверь, не оставаться ж в комнате. Думаю: времени еще хватит – где полторы, там и две минуты. Надо бы мне открыть дверь, оттолкнуть Расторгуева и бежать, а я впустил его и стою как вкопанный. Он вошел, посмотрел на меня и спрашивает с усмешкой: «Деньги считаешь, что ли?» И тут я только сообразил, что стою и шепчу про себя, как учил Усман:

«Тридцать один, тридцать два, тридцать три…» – секунды высчитываю. Уже к минуте подходит. «Пойдем», – говорю

Расторгуеву. А он мне показывает на ящик стола: «Цигарку-то куда засунул! Гляди, дым валит! Пожару еще наделаешь. Загаси». И зачем я решил вернуться к столу, вместо того чтобы выскочить вон, не знаю. Только сделал шаг, и вдруг – хрясь!… И больше ничего не помню.

Впервые очнулся Бакланов, по его подсчетам, на третьи сутки, в поезде, по дороге в Германию. Его эвакуировали с несколькими тяжело раненными немецкими офицерами в специальном санитарном вагоне: приняли, вероятно, за какую-то высокопоставленную личность, приглашенную на банкет.

Полученные раны и сотрясение мозга приковали его на долгие месяцы к постели. За это время он успел побывать в больницах Берлина, Франкфурта, Лейпцига. Его дважды оперировали. Врачи сомневались в благополучном исходе, но здоровый организм поборол все.