Казалось, будто приказание Берселиуса все еще звучит в его ушах и представление о нем все еще господствует над его духом.

Адамс раздумывал об этом, стоя лицом к ветру, и поглядывал на запад, в ту сторону, откуда они пришли с такими мучениями под палящим солнцем. Ничто не напоминало теперь об утомительном походе, о погоне за призраками, о долгих милях тяжелого пути — все было мирно и холодно-прекрасно, все затихло в лунном свете и безмолвии.

Он готовился было возвратиться в палатку, когда слуха его коснулся слабый, волнообразный звук, подобный звону в ушах от переутомления или действия лекарства.

Он заткнул уши, и звук прекратился.

Тогда он понял, что это реальный звук, доносящийся по воздуху.

Он подумал, что звук идет по направлению ветра, дувшего теперь прямо ему в лицо, но сколько бы он ни напрягал зрения, ничего не было видно. Ни облака на небе, ни признаков грозы на горизонте, а между тем звук усиливался. Бум-бум, — все глубже и звонче, напоминая то долгий раскат барабанного боя, то голос моря в пещерах далекого берега, то призыв циклона, зовущего буйные ветры в атаку. Но самым жутким свойством этого странного ночного звука был его ритм, определенная пульсация, говорившая о жизни. То не было тупое перемещение материи, как при землетрясении, или воздуха, как при буре: то был голос жизни.

Адамс бросился к палатке Берселиуса и схватил его за руку с криком: «Слушайте!»

Он добавил бы: «Смотрите!», но слова замерли на его устах при виде того зрелища, которое открылось ему теперь, когда он повернулся лицом к востоку.

По равнине, прямо к лагерю, неслась туча мрака, перекатываясь и колыхаясь, и воздух сотрясался от сопровождавшего ее грома. Явление непостижимое, парализующее. Но тут железная рука Берселиуса стиснула его руку и толкнула его к дереву, а голос Берселиуса крикнул: «Слоны!»

С быстротой молнии Адамс вскарабкался на нижние сучья, и едва успел он это сделать, как небо сотряслось громовым ревом, и, подобно тому, как умирающий охватывает единым взглядом всю свою жизнь, он увидал, как проснувшиеся люди разлетелись круговоротом сухих листьев перед налетевшей бурей, и на месте остались только две фигуры — Берселиус и Феликс.

Заппо-зап улегся в сторонке от кочевья. Он одурманил себя курением конопли и лежал на расстоянии ста шагов, лицом вниз, бесчувственный ко всему, что творилось на земле и в небе.

Берселиус заметил его.

И Адамс увидал тогда едва ли не самый геройский поступок, когда-либо совершенный человеком. Разрушительный ужас наступающей бури, беспрерывный гром и рев не оказали никакого действия на железное сердце Берселиуса.