Солнце светило вовсю, и заппо-зап, только что вскочивший спросонья, стоял, вглядываясь прищуренными глазами вдаль. Приближались две черные фигуры. Это были те два носильщика, которые бежали на запад, и составляли теперь вместе с Феликсом всю свиту Берселиуса. Все остальные были вон там…

Вон там к северу, где шумное собрание ястребов, и марабу, и коршунов: там, где земля чернела птицами.

Несчастные негры в ужасе озирались кругом. Они убежали на несколько миль от лагеря и забились в ров. Отсюда они слышали отголоски далекой трагедии, топот и рев, и вопли людей, когда слоны раздирали их в клочья и втаптывали в прах; слышали гром удалявшегося стада и продолжали вслушиваться в наступившую вслед за тем грозную тишину, лежа лицом к лицу со старой, холодной, жестокой матерью-землей. С наступлением дня, как почтовые голуби, они возвратились в лагерь.

— Гей-гей! — закричал Феликс, и в ответ прозвучал крик, похожий на голос чайки. Негры тряслись, зубы у них стучали, лица имели сероватый, пыльный оттенок; казалось, будто самый жир их обычно маслянистой кожи куда-то испарился, а старые следы цепей на шее и ногах белели, как пятна проказы в ярком утреннем свете.

Но Адамсу некогда было ими заниматься. Он нагнулся к Берселиусу и в удивлении отшатнулся.

Глаза Берселиуса были открыты, он дышал правильно и медленно, и имел вид человека, который только что проснулся и которому лень встать.

Адамс притронулся к его плечу, и Берселиус, подняв правую руку, провел ею по лицу, как бы разгоняя сон. Потом поднял голову и стал смотреть на небо. Затем два раза глубоко зевнул, повернул голову налево и принялся разглядывать окружающее, лениво переводя глаза с двух носильщиков, которые теперь сидели, подобрав колени, и пожирали полученную от Феликса пишу, на груду обломков, оставленных вчерашней катастрофой, на горизонт, где кивали травы на фоне утренней лазури.

Адамс с облегчением перевел дыхание. Ни один из жизненных центров мозга не пострадал. Какое-нибудь повреждение, несомненно, имелось, но главные пружины жизни были целы. Паралича не было, ибо теперь больной двинул левой рукой, и повернувшись, как это делают, чтобы найти более удобное положение в постели, приподнял оба колена, потом лег на правый бок и снова выпрямил ноги. Между тем по движениям больного всегда можно приблизительно заключить о состоянии его мозга.

У этого больного все движения были нормальны, по ним можно было догадаться лишь о большой усталости. Это объяснялось потрясением и потерей крови. Адамс с вечера подложил собственную куртку под голову раненого; он нагнулся, чтобы поправить ее, но остановился. Берселиус уснул.