Шонар не только умел изобретать физические инструменты, но также и наблюдать — он вел наблюдения в продолжение шестидесяти лет — и интересовался человеческими индивидуальностями не меньше, нежели винтовками.

— Нет, дело не в малярии, — говорил Адамс, направляясь следом за стариком в контору. — Я никогда не чувствовал себя более здоровым. Дело в самом Конго. Это место оставляет след в душе человека, господин Шонар, какой-то особый привкус, и привкус этот нехороший.

Он сел в кресло для посетителей. После его возвращения прошла одна только неделя; все, что он видел там, было еще свежо и ярко, но он чувствовал в Шонаре человека противоположных воззрений и не хотел распространяться перед ним.

Шонар снял с полки плохую шутку, именуемую делом Д., и развернул ее на столе, но не стал перелистывать.

— А что господин капитан? — спросил он.

— Он был очень болен, но теперь ему намного лучше. Я теперь живу у него в качестве домашнего врача; мы прибыли в Марсель всего лишь неделю назад.

— А что мадам Берселиус?

— Мадам Берселиус в Трувиле.

— Нет лучше места в эту погоду. Да-с, душненько должно вам казаться тут, даже после Африки. Итак, расскажите, как послужило вам ружье.

Адамс усмехнулся.

— Ружье взорвалось в руках дикаря. Все ваши прекрасные ружья, господин Шонар, теперь превращены в щепки и железный лом; палатки, утварь, — все пошло прахом, размозженное и растоптанное слонами.

Он рассказал о погоне за большим стадом и о том, как последние атаковали их ночью, рассказал, как прислушивался, сидя у костра, к таинственному гулу приближения и о представшей ему чудесной картине, когда Берселиус, после неудачной попытки спасти заппо-запа, обратился лицом к наступающей армии разрушения.

Глаза Шонара засветились.

— Да, — проговорил он, — вот это человек!

Замечание это оборвало речь Адамса.

Между ним и Берселиусом создалась странная связь; человек этот внушал ему чуть ли не братскую привязанность, и слова Шонара ударили ему по сердцу, ибо Шонар употребил настоящее время.

— Да, — сказал Адамс наконец, — это был настоящий подвиг! — Затем рассказал о несчастном случае с Берселиусом, умолчав, однако, о повреждении мозга, ибо врач никогда не упоминает при посторонних о страданиях своих пациентов, за исключением самых общих выражений.

— А как вам понравились бельгийцы? — спросил старик, когда Адамс остановился.

— Бельгийцы! — Застигнутый врасплох, Адамс не мог смолчать. До сих пор он ни с кем не говорил еще о Конго, но теперь его прорвало. Это было выше его сил; ужасы рвались неудержимым потоком из его уст, вопль большой страдающей страны, вопль, принесенный им с собой в сердце, нашел теперь выход.