– У нас она называлась «За бортом по своей воле». Так вот, этот Бомбар в 1952 году на надувной лодке «Еретик» переплыл Атлантический океан. А четыре года спустя другой врач, уже немец, Ханнес Линдеман, сделал то же самое и вовсе на байдарке. Кстати, Бомбар мало что плыл один, он еще еды-питья с собой не взял, эксперимент такой ставил, словно он жертва кораблекрушения.

– Повезло ему, – оценил я.

– Не без этого. Вот и гостю нашему пусть повезет, я не возражаю. К тому же, мы его не здесь и не сейчас в автономное плавание отправим, а вечерком, когда жара спадет. До берега будет не рукой подать, но вполне по силам. И море спокойное. Если не психовать, а веслами махать – доберется. И течение поможет.

– Не сдаст он нас там?

– А что он скажет? И чем докажет? Ему бы самому оправдаться… Нет, он будет вести себя смирно и постарается побыстрее убраться куда подальше. Ну, с ним мы об этом еще поговорим. Направим на путь истинный.

– Он в Москву поедет, к Миронову.

– А пускай. Пока туда-сюда, тебя и след простынет. И Мари тоже. А меня Колька не тронет, не будет он со знаменитым яхтсменом связываться. – Кривушин улыбнулся, и как мне показалось, не без самодовольства. – Себе дороже может выйти. К тому же, вдруг прятаться и нужды не будет? Это мы еще поглядим. Давай-ка… – Кэп вставил весла в уключины. – Взяли!

Мы подняли лодку и отнесли ее на нос плота. Пришлось покорячиться – не тяжело, но узко, неудобно, не развернешься.

Бычара неотрывно следил за нами, но не произнес ни слова. Его одежда – рубашка-«гавайка», шорты – давно высохла. На коже едва заметно проступали разводы соли. Босые ноги почти касались моих ног, тоже босых. Будь у него такая цель, бычара мог бы исхитриться и лягнуть меня. И мне неожиданно захотелось, чтобы он попробовал сделать это. Пусть у него даже получится! Тогда я отвечу. Ведь мы люди воспитанные, мы лежачего в свое удовольствие не бьем, тем более связанного. Мы только отвечаем. Потому что наш бронепоезд стоит на запасном пути – всегда и под парами. Пусть ударит, тогда ударю я. Без малейших угрызений. И увижу то, что так хочу увидеть: страх в его глазах.

Или не ждать выпада?

– Не надо, – предостерег кэп.

Вот как он догадался, о чем я думаю?

– И в мыслях не было, – солгал я с самым невинным выражением лица.

– Пошли отсюда, – Кривушин протиснулся мимо меня, и видно было, что он ни на секунду не усомнился в моей неискренности.

Мы вернулись на корму. Дядя Петя склонился над картплоттером, завесив чело седыми лохмами. Потом долго и энергично шевелил губами, заставляя колыхаться буйную растительность под носом, на щеках и подбородке. При этом кэп не произносил ни звука, и оттого казалось, что ему вдруг отчаянно захотелось погримасничать.