– Давай, – говорил он. – Кричи, еще кричи.

Он повернул ее перед собой поперек, опуская поясницей себе на колено, тело ее прогнулось, как натянутый лук, волосы свесились до земли, а запрокинутая белая шейка выглядела мягонькой и беззащитной. Раскрытыми жадными губами он так и впился в ее шею.

Когда одной рукой он задрал ей широкую юбку до самого пояса, она оказалась совершенно беспомощна.

– Ну, кричи же! – сдавленным голосом шептал он. – Давай же, кричи!

Сама не веря в то, что происходит, она почувствовала, как его толстые заскорузлые пальцы, нарочито грубые, взломали ее и полезли внутрь ее тела. Казалось, это не пальцы даже, а когти стервятника, рвущие ее самые нежные, потаенные места. Она кричала не переставая.

Марк потерял их в запутанном лабиринте густых зарослей, и долгие минуты до его слуха не доносилось ни звука.

Он стоял с непокрытой головой, тяжело дыша, и всем своим существом прислушивался к щемящей тишине; глаза его дико сверкали, он ненавидел себя за то, что поддался уговорам Стормы.

Ведь он знал, насколько опасен этот человек, этот хладнокровный и опытный убийца, а он послал практически еще девчонку, юную и слабую девчонку, разыгрывать роль живца, чтобы поймать этого громилу.

Вдруг послышался крик – это была Сторма, совсем близко в кустах; словно камень упал с ожесточенной души Марка, и он со свирепой яростью снова бросился вперед.

Хобдей услышал его приближение в самый последний момент; бросив легонькое, поруганное тело Стормы, он с невероятной быстротой развернулся и, пригнувшись, высоко поднял кулачищи и опустил плечи, весь сжавшись в жесткий комок мышц. Тяжелый и плотный, он встал в стойку боксера-профессионала.

Увидев его, Марк взмахнул орудием, которое изготовил накануне вечером, – длинной колбаской из сыромятной кожи, начиненной свинцовой дробью и прошитой двойным швом. Весивший не менее двух фунтов, этот снаряд прошелестел в воздухе, как крылья дикой утки, – Марк швырнул его со всего размаху, вложив в него всю свою силу, злость и ненависть.

Правой рукой Хобдей попытался поймать этот снаряд. Кость его руки с громким треском сломалась, но кожаный мешочек со свинцом не утратил инерции и влетел прямо в лицо Хобдея.

Если бы не рука, принявшая на себя первоначальный удар и притормозившая полет орудия, удар убил бы его. Но как бы то ни было, голова его резко откинулась назад, и лицо оказалось разбито всмятку.

Всем телом Хобдей рухнул в кусты. В его тело и одежду впились острые шипы, удерживая его, распластавшегося, наподобие резиновой куклы: руки раскинуты в стороны, ноги безвольно повисли, голова свесилась на грудь; на его рубаху пролились темные капли густой крови и покатились вниз до живота, оставляя на зеленой ткани темно-красные следы.