Дождь начался, когда Хобдея несли по тропинке туда, где на южном берегу Бубези, в тени утесов Чакас-Гейт, стояли два транспортных средства – мотоцикл и автомобиль. Сначала упали первые тяжелые и крупные теплые капли; они больно жалили, падая на обнаженные участки кожи. Потом дождь усилился, полило как из ведра, и поверхность тропы превратилась в жидкий шоколад, так что подошвы скользили под тяжестью груза.

Ноги Хобдея заковали в кандалы, припасенные Марком для задержания браконьеров. На здоровую руку надели наручники, закрепив их на его же кожаном ремне; на поврежденную руку кое-как наложили шины и привязали ее к этому же ремню.

Марк попытался заставить его идти самостоятельно, но он либо действительно был очень слаб, либо притворялся. Лицо его было совершенно разбито, нос распух и смотрел в сторону, под полузакрытыми глазами красовались синяки. Губы тоже распухли, черная засохшая кровь густо покрывала их в тех местах, где удар превратил их в кашу, и сквозь искромсанное мясо виднелись темные дыры: в результате смертоносного удара снарядом Марка пять зубов оказались выбиты с корнем или сломаны.

Пунгуш с Марком несли его, взявшись с обеих сторон. Они с трудом карабкались по крутой тропинке под проливным секущим дождем, а сзади тащилась Сторма с маленьким Джоном на бедре, и черные волосы длинными мокрыми прядями падали ей на лицо. То ли от холода, то ли от пережитого потрясения ее то и дело охватывали неожиданные и непроизвольные приступы сильной дрожи. Ребенок пронзительно и недовольно кричал, и она прятала его под дождевиком, растерянным голосом пытаясь успокоить малыша.

Они добрались до автомобиля с мотоциклом, стоящих под тростниковым навесом, который построил Пунгуш, чтобы уберечь транспорт от разгула стихии. Хобдея сунули в коляску мотоцикла, и Марк застегнул над ним брезентовую полость – пленника следовало беречь от дождя и доставить целым и невредимым. Он лежал неподвижно, как труп. Потом Марк подошел к видавшему виды автомобилю, за рулем которого дрожала несчастная, насквозь промокшая Сторма.

– Пунгуш поедет с тобой, – сказал он. Затем быстро поднял ее и прижал к себе.

Она не нашла в себе ни сил, ни желания спорить и просто прильнула к нему, ища утешения.

– Отправляйся в свой домик и оставайся там, – строго наказал ей Марк. – Никуда не уезжай, пока я за тобой не приеду.

– Хорошо, Марк, – прошептала она и снова содрогнулась.

– Ты хоть руль удержишь в руках? – спросил он с неожиданной мягкостью.

Она встрепенулась и бодро кивнула.

– Я люблю тебя, – сказал он. – Люблю больше всего на свете.