Лицо Александра выражало упрямое «восточное» спокойствие. Надломленные линии черных бровей чуть сомкнулись.

— Не пройдут. Нашему эскадрону придана батарея артдивизиона и два танка «Т-34».

— Держите ухо востро. Рекомендую прямо сейчас потребовать у подполковника Гераськина усиления огневых средств, Тут, пожалуй, дело не обойдется без установок «РС».

— «Катюш»? Они в распоряжении командующего. А какую надо иметь совесть, чтобы просить Исса Александровича о помощи за десять часов до начала боя!..

— Совесть… Жизнь воинов нам дороже всего. Час назад мне говорил генерал Плиев: «Тому командиру, который поведет в бой свою часть без достаточного огневого обеспечения, пощады не будет. Я не позволю ставить своих казаков под прямой расстрел…» Вот и думай, брат.

— Учту, товарищ полковник.

Кошелев сделал на карте какую-то пометку возле квадрата 29-Б, поставил большой вопросительный знак.

— Я переговорю с начальником штаба. Если противник изберет для прорыва «подворотню», вы явитесь гвоздем всей, операции. Проскочив, полки 318-й пехотной дивизии врага поставят в крайне тяжелое положение левый фланг кавдивизии Тутаринова.

— Понимаю. Но… Они не пройдут!

Кошелев встал, крепко пожал руку Браеву.

— Домой-то пишешь?

— Да, знаете… — Александр смутился.

— Что, времени не хватает? Вот что. Сейчас же идите к себе и пишите письмо жене и брату, Зелимхану.

— Слушаюсь. Только жены у меня нет…

— А невеста?

— Была вроде… — смущенно ответил капитан.

— Вот и отлично… Пиши ей, что до нашей победы, а следовательно и до невесты — рукой подать…

Придя к себе в подвал, где расположилась «канцелярия» эскадрона, связисты, старшина и ординарец, Браев присел за столик, извлек из планшета блокнот с каким-то штампом Пинского имперского банка.

— Не мешай и тихо дыши, — сказал ординарцу Остроушко. Ординарец носил черкеску шинельного сукна, короткую, до колен. В этом одеянии тонкий круглолицый Остроушко выглядел смешно, напоминая балерину.

— Есть, тыхо дышаты…