«На прощанье.

На прощанье.

На прощанье.

На прощанье.

На прощанье,» – циклично зазвучало в моей голове. Я давно не играл и, казалось, не помнил ни ноты. Не знаю, что меня заставило сесть инструмент. Первый аккорд своей силой осадил всю милую болтовню Пташки с сестричкой по дороге из дома, и она умолкла. Звуки под тяжёлыми пальцами зашевелились, поползли в неторопливом арпеджио. Откуда я помню эту мелодию? Почему нахожу в ней всё больше новых звуков? Добавляя и добавляя ноты, я почти упустил изначальный облик произведения. Пальцы забегали быстрее, люди с бокового зрения начали исчезать, пропала и Она, остались только клавиши.

Всё, что было со мной за эти два года.

Все моменты эйфории и отчаяния.

Все сомнения.

Всю-все-вся-всё через купол кисти и фаланги вливалось в самую сердцевину инструмента и разрушалось там, внутри, звуком. И чем больше я импровизировал, тем явнее ощущал, что всё грустное и злое покидает меня.

Вместе с ней.