Очевидно, в самой атмосфере страны, ее воздухе есть нечто, что затрагивает в душе какие-то особые, нежные, ностальгические струны. В 1965 году музыкант группы «Битлз» Пол Маккартни, находясь в Португалии на отдыхе, быстро дописал месяцами не дававшую ему покоя и никак не получавшуюся песню. Вышла едва ли не самая его проникновенная, лирическая и не очень характерная для группы баллада «Вчера» (Yesterday).

Квинтэссенция фаду, иногда называемого португальским блюзом, — особое чувство светлой печали, неизбывной, но небезнадежной кручины, обозначаемой словом «саудаде», аналогов которому в других языках не найдено.

Чувство, называемое саудаде, характеризуется противоречивой двойственностью: это боль по поводу отсутствия и удовольствие от присутствия в памяти. Это нахождение в двух временах и двух местах одновременно, что также можно объяснить как нежелание выбирать; это нежелание полностью принять настоящее и нежелание признать прошлое прошедшим. С точки зрения действия — это одновременное нажатие на газ и на тормоз, если вообще возможно использование механических образов для объяснения столь тонкой материи. В любом случае это чувство запутанное, неоднородное, кисло-сладкое, плохо сочетающееся с действием и внесшее немалый вклад в то, что португальская индивидуальность предстает перед иностранным наблюдателем как нечто парадоксальное и сбивающее с толку[200]. Антониу Жозе Сарайва, португальский литературовед и историк XX века

Чувство, называемое саудаде, характеризуется противоречивой двойственностью: это боль по поводу отсутствия и удовольствие от присутствия в памяти. Это нахождение в двух временах и двух местах одновременно, что также можно объяснить как нежелание выбирать; это нежелание полностью принять настоящее и нежелание признать прошлое прошедшим. С точки зрения действия — это одновременное нажатие на газ и на тормоз, если вообще возможно использование механических образов для объяснения столь тонкой материи. В любом случае это чувство запутанное, неоднородное, кисло-сладкое, плохо сочетающееся с действием и внесшее немалый вклад в то, что португальская индивидуальность предстает перед иностранным наблюдателем как нечто парадоксальное и сбивающее с толку[200].

Для сложносочиненной печали и кисло-сладкой кручины португальский XIX век предоставил материала в избытке. Все столетие страна корчилась во внутренних и международных конфликтах, а в промежутках изо всех сил ползла в направлении восходящего над цивилизованным миром солнца Прогресса. И при этом оставалась на месте, если поверить пройденное ею расстояние объективной статистикой.