Фактически в 1970‐е годы наблюдатели стали говорить о “новом международном разделении труда”, т. е. о масштабном перемещении отраслей промышленного производства из промышленно развитых стран, которые прежде их монополизировали, в другие части света. Это происходило в некоторой степени вследствие намеренного переноса фирмами производства части или всей своей продукции из старого индустриального мира в страны второго и третьего мира, который сопровождался перемещением отдельных сегментов высокотехнологичных отраслей, включая научные исследования и экспериментальные разработки. Революция на транспорте и в средствах коммуникаций сделала такое всемирное производство не только возможным, но и экономически выгодным. Кроме того, за ним стояло и стремление правительств третьего мира обеспечить индустриализацию своих стран путем завоевания экспортных рынков, если это требовалось (хотя желательно было обойтись без этого), даже за счет внутреннего рынка.

Подобная глобализация экономики, существование которой может подтвердить каждый, кто заинтересуется страной – изготовителем товаров, продаваемых в любом торговом центре Северной Америки, началась в 1960‐е годы и резко ускорилась в десятилетия мировых экономических трудностей после 1973 года. Ее небывалые темпы иллюстрирует пример той же Южной Кореи, где 80 % работающего населения еще в конце 1950‐х годов было занято в сельском хозяйстве, обеспечивавшем почти три четверти национального дохода (Rado, 1962, р. 740, 742–743). В 1962 году она торжественно приступила к своему первому пятилетнему плану. К концу 1980‐х годов Южная Корея получала от сельского хозяйства лишь 10 % своего валового национального продукта и стала восьмой страной некоммунистического мира по объему промышленной экономики.

На третьем месте, в нижних строчках международной статистики, стоит, или скорее залегает, ряд стран, которые даже в качестве дипломатического эвфемизма трудно было назвать развивающимися, поскольку они были попросту бедными и отставали все больше и больше. Подгруппа под названием “развивающиеся страны с низким доходом” была тактично создана для того, чтобы отделить три миллиарда человеческих существ, чей валовой национальный продукт на душу населения (если они его, конечно, получали) в 1989 году был в среднем равен 330 долларам, от 500 миллионов жителей менее обездоленных стран. К последним относились Доминиканская Республика, Эквадор и Гватемала, где валовой национальный продукт был примерно в три раза выше, чем у аутсайдеров, и еще более благополучная группа стран (Бразилия, Малайзия, Мексика и прочие), где валовой национальный продукт был в среднем в восемь раз выше. (У 800 миллионов жителей стран, занесенных в наиболее процветающую подгруппу, валовой национальный продукт на душу населения составлял 18 280 долларов, т. е. был в 55 раз выше, чем у двух пятых человечества в нижней части статистического списка (World Bank Atlas, 1990, p. 10.) В результате, когда мировая экономика стала по‐настоящему глобальной, а после распада советского сектора и более капиталистической, подчиненной интересам бизнеса, инвесторы и предприниматели обнаружили, что большие участки этой экономики не представляют для них интереса в смысле прибыли, если, конечно, не подкупать политиков и государственных чиновников для того, чтобы они пускали деньги, изъятые у несчастных граждан, на вооружение или престижные проекты[124].