Угрюмо помалкивал только Верхний конец, где стоял Вышата Добрынич. Недобро глядел старый боярин… А прямо против него сидел на подостланной овчине князь Радим. А подле Радима, положив руку на его плечо, стояла Нежелана. А рядом с Нежеланой, в кольчуге, точно на рать, с копьём в руках стоял Лют. И шагни к Чуриле отец-боярин – как бы не глянуло это самое копьё да ему в грудь…

Молодой князь начал не так уж и громко:

– Зовёт нас, люди, на помощь булгарский хан Кудряй… От хазар ему без нас не оборониться. Ведаю, что скажете! Тот хан нам чужой, кровь в нём не наша, живёт далеко! И то правда. Да ведь побьют его хазары и на нас же пойдут. Полки Кудряевы на нас скакать заставят. Люди разумные, того ли хотим?

Поле вокруг холма сдержанно загудело. Большинство помнило, как без порток удирал из города наместник-тудун…

Молчал только Верхний конец. Вышата и Вышатины дружки.

– Дале говори, князь! – прокричал кто-то. Чурила мельком глянул на Булана: тот, вынутый из привычного седла, стоял истуканом.

Князь продолжал:

– Поможем ныне Кудряю – глядишь, отобьётся. А у нас случится нужда, за нас булгары встанут. В дружбе клялся хан! Нам ли, словене, первым своё слово крепкое по ветру пускать?

Тут осипшим от бешенства голосом перебил его боярин Вышата:

– За всех, князь, говорить не моги! Ты один, не подумавши, с ханом братался. То дело твоё, а расхлебывать не тебе одному! Не навоевался, летось по дань ходивши? Мало крови пролил?.. Мечом о шеломы не вдосталь позвонил? Славы себе всё ищешь… а нам горе одно…

Его, Вышату, тоже подняли высоко на щите. Была у него своя дружина, были и верные холопья.

Да вот не рассчитал старый боярин! Вся Круглица, как один человек, грянула яростным криком. Вышата пытался говорить ещё, жилы на побагровевшей шее то надувались, то опадали. Но рот раскрывался, как у немого, голоса никто не слыхал.

Заворочался и многодумный Господин Кременец… Заорали друг дружке в ухо бородатые мужи, нестерпимо высоко взвились женские голоса. Принялись толкаться, вертеть головами. Самые горячие засучивали рукава. Ещё малость поговорят, да и пойдут брать один другого за бороды. А там – конец на конец. И добро, если с одними только кулаками.

Чурила стоял подбоченясь, прочно расставив на щите мягкие кожаные сапоги… Издали видный княжеский плащ костром горел на ветру.

Не торопясь нагнулся он к державшим его и спросил:

– Умаялись, хоробрые?

– Сдюжим, – проворчал кто-то в ответ. – Ты, Мстиславич, говори знай, об нас не думай…

Тут-то Чурила и вскинул резко правую руку. И как-то так это у него вышло, что вся огромная толпа заметила и стала смолкать, отодвигая на потом рождавшиеся ссоры.