Быстро шагала она под бледными фонарями, но злой мороз, подхваченный ветром, всё-таки догонял её и кусал за пятки. За два квартала от дома она бросилась бежать. Почти добежав, вдруг остановилась, как будто врезавшись в стену, и заорала матом – да так, что к окнам прильнули десятки рож. Как можно было забыть, что дома нет водки? Ещё раз на весь квартал назвав себя дурой, Маринка ринулась к магазину, благо что тот был неподалёку.

– Что, кроме водки? – сразу спросила хрупкая продавщица в белом передничке.

– Шоколадку. Вон ту, молочную, за четырнадцать. И пакетик.

Отдав покупки и сдачу, тётка вздохнула.

– Что это вы вздыхаете? – возмутилась Маринка. Она эту тётку помнила. Та когда-то где-то работала с её мамой.

– А кто мне тут вздыхать запретил?

Вздохнул и охранник, читавший, сидя на стуле, книгу. Маринка за это изо всей силы грохнула дверью и долбанула по ней ногой. До дома остыть она не успела, поскольку тот был в одной минуте ходьбы.

В подъезде царил, мягко говоря, препоганый запах. Утром такого не наблюдалось. Завернув на последний перед своим этажом лестничный пролёт, Маринка всё поняла. На верхней ступеньке, около самой двери её квартиры, сидела какая-то очень странная незнакомка с тёмными волосами. Она сидела, обняв руками коленки и прислонив к ним лицо. Видимо, спала. На ней были джинсы, стоптанные ботинки и кашемировое пальто, имевшее капюшон и пояс. Все это никуда уже не годилось.

Маринка остановилась на середине пролёта. Она не знала, как поступить. Вызывать милицию было бы с её стороны несусветной низостью. Выгонять бродяжку – тем более. Но духан стоял ужасающий, и Маринка нисколько не сомневалась в том, что он чудеснейшим образом проникает в её квартиру. Она решила заговорить с бомжихой.

– Как вас зовут?

Вопрос прозвучал достаточно громко, чтоб не возникло необходимости повторять его, даже если спящая спала крепко. Маринка, впрочем, немедленно пожалела, что приложила столько усердия, потому что ей на башку посыпалась штукатурка. Женщина вздрогнула. Подняв голову, заморгала. Яростно колотя о перила шапкой, чтоб сбить с неё штукатурку, Маринка вглядывалась в лицо несчастной скиталицы с любопытством. Это лицо оказалось хоть и чумазым, но не уродливым, а, скорее, наоборот – довольно красивым. Едва ли женщине было сорок, но тридцать пять наверняка было. Может быть, тридцать семь. Но никак не больше. Дальше Маринке пришлось удивиться ещё сильнее, так как бродяжка раскрыла рот, в котором недоставало лишь двух зубов, и тихо спросила:

– Скажите, вы – Марина Лазуткина?