Светлый фон

– Конечно, уйду, раз ты меня гонишь.

– Сука, – проговорила панночка, и, шагнув к столу, взяла нож. Ребекка вскочила. Панночка двинулась на неё.

– Не надо этого делать, – тихо, но убедительно попросила Ребекка, – ты пожалеешь.

– А вот и не пожалею!

– Ну, тогда режь, – сказала Ребекка, одним движением разодрав на себе шёлковую блузку. При виде её упругих, смуглых грудей ревнивица затряслась. Нож выскользнул у неё из пальцев и громко стукнулся рукояткой в пол. Сделав шаг назад, к лавке, она легла на неё, закрыла лицо руками и зарыдала в голос.

Быстро переодевшись, Ребекка начала собираться. У неё было мало вещей, однако они все перемешались с вещами панночек, и поэтому сборы заняли час. Панночка успела за это время залить всю хату слезами, перебить всю фарфоровую посуду, не поленившись вынуть её со дна сундука, и красочно расписать Ребекке ужасы ада, который ждёт её после смерти, если она предаст человека, который так глубоко её любит и всё готов ей простить. Ребекка не слушала. На губах у панночки была пена. Её мольбы сменялись упрёками, те – угрозами, а последние – грязной площадной бранью. Потом опять шли мольбы – с падением на колени, попытками целовать то руки, то ноги подлой изменщицы и битьём лбом об пол. Всё это сопровождалось клятвами утопиться, прежде спалив весь хутор с церковью и конюшней.

– Дело твоё, – был ответ Ребекки. Тогда несчастная отняла у неё мешок и стала расшвыривать из него собранные вещи по углам хаты. Ребекка стала по новой их собирать. За нею тянулся кровавый след, потому что пол был усеян фарфоровыми осколками. Проколола ноги и панночка, преследовавшая её по пятам и иногда бившая чем попало. Вопреки всему этому мешок был ещё раз уложен. Крепко его держа, Ребекка взяла лежавшую возле лавки шпагу.

– Положи шпагу! – крикнула панночка – да так крикнула, как ещё, пожалуй, и не кричала, – это уж точно не твоя вещь!

– Она мне нужна, – сказала Ребекка. Панночка больше не возражала. Следя за тем, как Ребекка, пристегнув шпагу к поясу, надевает старые башмаки на кровоточащие ноги, она спросила:

– Так, значит, всё?

– Всё.

– Куда ж ты пойдёшь?

– Не знаю.

– А кто вчера говорил, что любит меня больше всех на свете?

– Я говорила.

– Так как же это всё понимать?

– Понимай, как знаешь.

– А если я велю засечь тебя до смерти?

– Я умру.

– Но ведь тебе будет ужасно больно!