– Да, это точно.

– Сука проклятая! – прошептала панночка. Подскочив к Ребекке, она влепила ей три пощёчины и стремительно убежала, оставив дверь нараспашку. Ребекке было понятно, что нельзя медлить. Но на столе лежали оладьи. Потекли слюнки. Ребекка съела четыре штуки, выпила молока, повесила на плечо мешок и вышла из хаты.

Солнце уже стояло над дубом, который рос за конюшней. Ласково сиял Днепр. Хлюпая кровью, наполнившей башмаки, Ребекка мимо ветряных мельниц направилась к концу хутора, примыкавшему к склону большой горы. Её огибала далеко справа киевская дорога.

Крылья у мельниц двигались, потому что дул свежий ветер. Впервые за много дней у Ребекки было хорошее настроение. Ведь она сильнее всего на свете любила длительные скитания, и теперь вот ей предстояло шагать до края Европы, до Лиссабона, чтоб купить место на корабле и плыть в Новый Свет. Ребекка давно уж хотела туда отправиться, так как слышала, что там можно жить и жидам. Ребекка не помнила своей матери, но отец рассказывал, как она, умирая в Киеве от жестокого избиения за еврейский нос, сказала ему: « Если у Ребекки такой же вырастет – отрави её, Шмойла! Так будет лучше.» Нос у Ребекки вырос весьма немаленький, но её защитницею была красота, унаследованная по отцовской линии. Длина носа ей не вредила, поскольку он имел аристократичную форму и наводил на мысль об испанской знатности. Но Ребекка, зная о матери, ненавидела красоту свою ещё больше, чем этот нос, и не защищалась ею, а наносила удары, подчас смертельные. Она часто сравнивала себя с собакой, которую отняла однажды у живодёров, когда с неё уже начали сдирать шкуру. Эта собака жила потом у Ребекки месяц, но не смогла её полюбить. Да, даже её. Ребекка не обижалась. Она вполне понимала это несчастное существо.

– А ну-ка, стой! Стой, жидовка! – вдруг раздалось позади. Ребекка, уже поднимавшаяся по склону, остановилась и повернулась. К ней приближались два казака, Дорош и Явтух. В руках у них были палки.

– Что нужно вам? – спросила скрипачка, положив руку на эфес шпаги.

– Дух твой жидовский из тебя выбить, – сказал Дорош с тяжёлой одышкой. Оба, косясь на шпагу, сбавили шаг и остановились.

– Что ж я вам сделала?

– Ты ударила нашу панночку и украла шпагу, – сказал Явтух.

– Но это неправда. Не ударяла я вашу панночку. А про шпагу мы с нею договорились, что я возьму её.

– Так выходит, панночка лжёт?

– Да, выходит так.

– Тогда отчего у неё на роже синяк?

– Об косяк ударилась.

– А пойдём назад и всё разъясним, – предложил Дорош.

– А нечего разъяснять.

Дорош и Явтух пошли на неё, прищурившись и взяв палки так, чтоб было сподручнее наносить удары. Она стремительно обнажила шпагу.