– Огромное вам спасибо, – ангельским голоском отозвалась Ленка, взяв ложку, – когда профессоршей стану, возьму вас к себе работать! Кухаркой.

– Эх, миленькая моя! У меня соседка – профессорша. Так она уж пятнадцать лет одни сапоги, бедняжечка, носит! Пятнадцать лет! А ты говоришь, кухаркой!

– А сколько лет ей самой?

– Да уж пятьдесят. А толку-то что?

– Действительно, в таком возрасте нужно, кроме сапог, что-нибудь ещё надевать, – заметила Ленка под дружный хохот подруг, – иначе, конечно, толку не будет.

Борщ был неважным, зато пюре с теми же котлетами и кружочками масла сожрали быстро и молча. После обеда вчетвером пели детские песенки под гитару. Играла Танька, знавшая семь аккордов. За этим делом их и застал заведующий, который в пальто шёл к лифту.

– Уже поём? Славно! Значит, через недельку будем плясать, – пообещал он, потрогав лоб Юльки, – но всё же очень громко не пойте, поберегите силы. Температурка есть небольшая. Нога болит у вас?

– Почти нет. А вы что, уходите?

– Да. Вернусь в понедельник. И сразу – к вам. До свидания.

– До свидания!

Когда врач ушёл, Танька положила гитару и разревелась. Резко, без повода. Это было так необычно, что Ленка, Юлька и Сонька почти минуту глядели на неё с вытянутыми лицами, ничего не предпринимая. Танька рыдала, как над покойником, в три ручья.

– Что произошло? – спросила, наконец, Сонька, тряхнув её за плечо. Но ответа не было. Были всхлипы, писк, визг, скулёж и тому подобные звуки.

– Надо позвать медсестру, – предложила Юлька, – пусть она вколет ей что-нибудь.

Танька неожиданно испугалась и обрела дар речи.

– Не надо звать медсестру! Я боюсь уколов! Очень боюсь!

– Тогда говори, почему ты плачешь?

Танька задумалась. Создалось впечатление, что вопрос поставил её в тупик. Но только не Ленку.

– Да знаю я, почему она разревелась! Ей стало жалко кузнечика.

Танька вздрогнула. Потом вспыхнула.

– Что, что, что? – не поняла Юлька.