Света вернулась с большим куском пирога. Они его поделили, съели и легли спать.

Проснулся Рагдай под вечер. Не будя Свету, сладко сопевшую, он оделся и поспешил на конюшню. Там стоял хруст – конюхи только что насыпали лошадям отборной пшеницы. Не дав своему коню опустошить ясли, Рагдай оседлал его и галопом полетел в Киев.

Ночью в степи поднялась пурга. Он сбился с пути и точно пропал бы, если бы не наткнулся на хуторок, стоявший, как оказалось, в шести верстах от дороги. Хозяйка дома, в который он постучался, дала ему горячего молока с блинами и уложила его на печь, потеснив на ней трёх детишек. Муж доброй женщины отвёл в хлев измученного коня. К утру метель улеглась. Накормив Рагдая, хозяева объяснили ему, где Киевская дорога, и он, поблагодарив их, продолжил путь. Вечером он был в Киеве. А через неделю – опять в Чернигове. Почему вдруг так? Калокир, которому он изложил суть дела, сказал ему:

– Не дури, женись на этой кобыле! Это не помешает тебе стать тысяцким.

– Но ведь я её не люблю! – возразил Рагдай.

– Ты в этом уверен?

– Да! Поначалу точно любил, а после той второй ночи всё вдруг куда-то делось.

– Понятно. Ты не смог дать этой паскуде столько, сколько ей было нужно. Это тебя задело. Любовь порой умирает от ран, нанесённых гордости. Но плевать на чувства! Перед тобой мешки с золотом лежат, а ты, дурак, нос воротишь! Женись на ней, говорю! Потом поглядим, что делать.

– Да, поглядим, – подхватил Лидул, который пробегал мимо и слышал только четыре последних слова.

Рагдай подъехал к терему Светы в полдень. Он ехал ночью, при свете яркой луны. Слуга, открывший ворота, сказал Рагдаю, что молодая хозяйка сейчас на званом пиру у лучшей подруги, недавно справившей тризну по своему отцу–богатею и получившей всё, что у него было. Узнав, где она живёт, Рагдай поскакал туда. Нужный ему терем, точно, был самым большим в Чернигове. Спешившись у крыльца, Рагдай на него взбежал, но не прошёл дальше – четверо дюжих молодцев преградили ему дорогу. Он им назвал своё имя. Один из слуг побежал внутрь терема, и, вернувшись, велел его пропустить.

За пиршественным столом, кроме Светы, сидели ещё пять девушек. Им прислуживали другие, в длинных рубашках без поясков и льняных чулках. Боярышни были в шёлковых. Увидав Рагдая, Света надула губы. Её подружки, напротив, заулыбались. Хозяйка – видная девка, похожая на Роксану, встала ему навстречу и пригласила его за стол. Он уселся рядом со Светой, хоть был бы очень не против расположиться подле хозяюшки. Осушив с ним по чарке мёда, девушки стали его расспрашивать о Роксане, о Святославе и о патрикие Калокире. Рагдай рассказывал много больше того, что знал. Его собеседницы также порой пускались в долгие рассуждения о любви и черкасской сбруе для лошадей, так что разговор длился не час, не два и не три. Голос Светы слышался редко. Она упрямо корчила недовольство, но Рагдай чувствовал – ей приятно то, что её подруги глядят на него с восторгом, на неё – с завистью. А служанки несли на стол всё новые яства и жбаны с выпивкою. Под вечер Рагдай уснул, приткнув голову к чьим-то симпатичным коленкам. Нежные пальцы стали перебирать ему волосы, гладить шею. Проснулся он поздней ночью и увидал за столом лишь свою подругу, уже весёлую, и хозяйку. Они болтали, смеясь. А под головой Рагдая была подушка. Он снова принял сидячее положение. Поглядев на него, хозяйка сказала: