А во дворце, тем временем, опять шёл военный совет. Ещё бы – победа! На этот раз рядом с князем было столько дружинников, сколько мог вместить весь дворец – около трёх тысяч. Все остальные праздновали успех в городских тавернах, но с той же пышностью, при таком же обилии красоты в виде амазонок, гетер и даже богинь. Лепёшек и мяса на всех столах опять было вдоволь, а вот вино уже берегли. Несмотря на это, Талут, которого допустили в большую залу дворца, опять был на высоте. Более того – им владело какое-то беспримерное, оглушительное, надзвёздное вдохновение. Так, к примеру, он заявил, что после побоища близ Юхрони погнался за тремя свиньями, да увлёкся и сгоряча не заметил, как въехал в ставку Цимисхия, где был сразу же окружён, однако ему удалось сойти за гонца из Сирии и наврать царю про всякие-разные мятежи, что и послужило причиной отбытия Велизария с четырьмя тысячами схолариев. Слушая этот вздор, приправленный руганью, никто даже не мог понять, что в нём интересного. Но при этом все хохотали. Кроме Настаси.

– Скажи, Талут, а с его любовницей ты развлечься там не успел? – спросила золотокудрая Эльсинора, первой проржавшись и проикавшись.

– Нет, – признался Талут, – какая уж там любовница! Да, конечно, в переполохе все двадцать пять царских баб спрыгнули с кроватей, чтоб на меня поглядеть, но мне было не до них. Пока я ловил этих трёх свиней около палатки Цимисхия, подоспели к нему гонцы с докладом о том, что произошло у Юхрони, и мне пришлось ускакать, схватив лишь одну свинью.

– Во дела! – хихикнула Епифания, – поглядите, какой дурак! Целых двух свиней упустил и двадцать пять девок! Спрятался бы под юбку одной из них, а чуть погодя она потихоньку открыла бы для тебя задние ворота…

– Ай, Епифания! Тьфу на них, на её ворота! Твои – просторнее. Или Агния с Софьей врут?

Агния и Софья начали возмущаться, несчастная Епифания – притворяться, что умерла, а все остальные – критиковать трёх свиней. Наверное, тех, которые убежали в ромейский лагерь. Настася, сидя рядом с Рагдаем и чуть склонив набок голову, молча, злобно, брезгливо разглядывала Талута. А тот стоял с сияющими глазами перед столом, держа в руке кубок, и сам смеялся над своей глупостью, и по-детски глядел в глаза друзьям и подругам, которые хохотали. Сам Святослав назвал его дураком, а Лидул – вруном, и это ему ужасно польстило. Но пир не мог длиться долго. Вино! Кончалось вино.

С тринадцатого числа начались последние сорок дней осады. То были дни почти непрерывных вылазок, ночных стычек и напряжённой работы лучников, потому что Цимисхий взялся за дело жёстко. Его войска приблизились к Доростолу, сомкнувшись более плотно. Сквозь них уже невозможно было протиснуться, чтобы вновь ограбить какую-нибудь деревню. Только лишь ставка царя осталась на прежнем месте. Были подведены ближе к Доростолу и корабли. Лошадям пастись уже было негде. Для них сорвали все листья со всех городских деревьев, но это лишь на два дня отсрочило перелом в противостоянии. Для спасения лошадей нужно было браться за сабли. Начались вылазки. Святослав и его дружинники почти каждую ночь рисковали жизнью, чтобы отбить у врагов фураж. Порой это удавалось, и пару-тройку телег, десяток-другой мешков с ячменём втаскивали в город. Но как-то раз весь отряд, который возглавлял князь, угодил в засаду. Это произошло около восточных постов, прямо за которыми находилась ставка царя. В страшной предрассветной рубке возле реки был убит Сфенкал, лучший полководец дружины. Ему пришлось иметь дело с целым десятком гвардейских кавалеристов. Он был отличным наездником и на сильном коне сумел бы отбиться да ускакать, но его гнедой очень ослабел от скудной кормёжки. А взять Сфенкала живым было невозможно. И он погиб прямо на глазах Ратмира, Лидула и Святослава. Они ничем не могли помочь ему, потому что сами были окружены отрядом гвардейской конницы. Но у них получилось пробиться к городу. С ними вместе спаслись Рагдай и Талут. Погибло же в этой схватке сорок дружинников.