– Правда ли, что крестника господина Карабедьяна похоронили рядом с дядей Бахрамом?

Так вот оно что: соседство могил всполошило сетов, скрывающих свои тайные вины.

– Да, сынок, – спокойно кивнула Ширин. – Правда.

– Но почему, тетушка? – взвился Диньяр. – С какой стати? Это неправильно!

– Вот как?

– Именно так – неправильно.

Ширин сложила руки на столе и, глядя прямо в глаза племяннику, сказала:

– Я думаю, тебе известно, что Фредди – не только крестник господина Карабедьяна, но и родной сын моего упокоившегося мужа.

Диньяр, явно не готовый к открытому признанию преступной связи Бахрама, вздрогнул, как от пощечины.

– Су каоч тхаме? Что вы такое говорите? Да как у вас язык повернулся?

– По-твоему, все это рассосется, если о том молчать? Не надейся, ибо невозможно произвести детей на свет тайком. Они не безгласны и, подрастая, выучиваются говорить. – Ширин пристукнула по столу, подчеркивая свою следующую фразу: – Помни об этом, когда станет известно о твоих собственных незаконных детях.

Диньяр шумно вобрал воздух – похоже, он хотел что-то сказать, но передумал и, уставившись в тарелку, оттянул вдруг ставший тесным воротник сорочки. Наконец он, запинаясь, проговорил:

– Тетушка… – голос его дрожал, – имейте снисхождение… мужчинам вроде дяди Бахрама и меня, кого дела надолго уводят из дома, ужасно одиноко… Наверное, вы даже не представляете, до чего им одиноко…

– Кхарекхар, неужели? Ты считаешь, нам неведомо одиночество?

Взгляд Диньяра выразил искреннее недоумение.

– Да как же вам его изведать, тетушка? Такие женщины, как вы, моя мать и сестры, живут себе в Бомбее, окруженные детьми и родственниками, к их услугам всяческие удобства. Потому-то мы и отправляемся за море, чтобы они пребывали в роскоши. Что вы можете знать о том, какой ценой это дается? Разве можете вы понять, каково нам и насколько мы одиноки?

Ширин сжала дрожавшие губы и сделала глубокий вдох, чтоб не сорваться.

– Что ж, Диньяр, коль тебе ведомо истинное одиночество, тогда ты, наверное, меня поймешь.