Однако Владимир Набоков отрицал наличие у Толстого конкретного политического проповедничества и считал, что сила и общечеловеческий смысл его творчества важнее его учения: «В сущности, Толстого-мыслителя всегда занимали лишь две темы: Жизнь и Смерть. А этих тем не избежит ни один художник».

В синодальном акте 20–22 февраля подчеркивалось, что Толстой может вернуться в церковь, если он принесёт покаяние: «Вся Россия скорбит о Вашем муже, мы о нём скорбим. Не верьте тем, кто говорит, что мы добиваемся его покаяния с политическими целями». Но в «Ответе Синоду» Толстой подтвердил свой разрыв с церковью: «То, что я отрёкся от церкви, называющей себя православной, это совершенно справедливо. Но отрёкся я от неё не потому, что я восстал на Господа, а, напротив, только потому, что всеми силами души желал служить ему».

Определение Синода вызвало возмущение части общества: в адрес Толстого шли многочисленные письма и телеграммы с выражением сочувствия и поддержки, с другой стороны, это спровоцировало и письма с угрозами и бранью. Поэтому в ночь на 28 октября 1910 года Толстой решил прожить последние годы в соответствии со своими взглядами и навсегда тайно покинул Ясную Поляну в сопровождении своего врача Д. П. Маковицкого. Но определённого плана действий у него не было.

Своё последнее путешествие он начал на станции Щёкино. Сначала доехал до города Белёва Тульской губернии, затем на другом поезде – до станции Козельск, где нанял ямщика и направился в Оптину пустынь, а оттуда в Шамординский монастырь, где встретился со своей сестрой – Марией Толстой. Позднее туда тайно приехала дочь Толстого Александра.

Утром 31 октября все отправились в Козельск и сели в поезд Смоленск-Раненбург. Билетов купить не успели и, доехав до Белёва, приобрели их до станции Волово. Там хотели пересесть на поезд в южном направлении, чтобы ехать к племяннице Толстого Елене Денисенко в Новочеркасск, там получить заграничные паспорта и уехать в Болгарию, а если не удастся – на Кавказ. В дороге у Толстого началось крупозное воспаление лёгких. Поездку прервали, и Льва Николаевича вынесли из поезда на первой большой станции Астапово.

Известие о болезни Льва Толстого вызвало сильный переполох в высших кругах и среди членов Святейшего Синода. О состоянии его здоровья систематически направлялись шифрованные телеграммы Министерству внутренних дел. Тайно заседал Синод, где решался вопрос об отношении церкви в случае печального исхода болезни. Но вопрос решен не был.

Льва Николаевича пытались спасти шестеро врачей, но он им ответил: «Бог всё устроит». Когда его спросили, чего ему хочется, он сказал: «Мне хочется, чтобы мне никто не надоедал». Последние слова, которые он произнёс за несколько часов до смерти старшему сыну и которые слышал врач Маковицкий, были: «Серёжа… истину… я люблю много, я люблю всех…»