Джоанна ощутила мою боль.

— Тяжело было?

— Ужасно.

Она нежно поцеловала меня в одну щеку, потом в другую.

— Я пыталась отговорить Ричарда вчера утром. Говорила, что мой супруг Вильгельм обратил бы пленников в рабство, выручив тем самым сто тысяч динаров, которые должен был заплатить Саладин. Брат не стал слушать.

Мне стало неприятно. Выходит, король знал, что с пленниками можно поступить иначе.

— Он отказался, чтобы не задерживаться? — спросил я. — Продажа заняла бы много времени?

Грустный кивок.

— Жестокий выбор, но разумный, — сказал я, стараясь убедить сам себя. И добавил: — Если откладывать поход и дальше, есть опасность, что мы зазимуем в Акре.

— Мы проведем это время вместе.

Я ласково коснулся ее лица:

— Мне бы тоже хотелось этого…

Снова она прочла мои мысли.

— Но…

— За полгода безделья войско наполовину утратит силу из-за распутства, болезней и дезертирства, сердце мое. Это может нанести смертельный удар по замыслам короля. Представь, если в итоге он не сумеет вернуть Иерусалим…

Она не ответила и занялась тем, что почти напрочь изгнало все мысли из моей головы.

Но чувство вины вскоре вернулось. Я как мог старался не показывать этого, раз за разом убеждая себя, что делал угодную Богу работу.

Это помогало. Чуть-чуть.

Утро четверга двадцать второго августа выдалось безоблачным и ясным, как все летние дни до этого. Проснулся я с печалью в сердце, так как накануне вечером попрощался с Джоанной. Бог весть, когда нам было суждено встретиться снова, если вообще было суждено. По дороге на юг нас ждали каждодневные схватки с сарацинами, и не очень-то стоило рассчитывать, что я выйду из них живым и невредимым. Впрочем, томиться от любви было некогда, поэтому я оттеснил мысли о Джоанне в отдаленную часть головы и запер там на ключ.