Еще Жан д’Алансон привез письма от королевы Алиеноры, Маршала и королевского совета. Везде сообщалось одно и то же, но лучше всего события излагались в послании матери государя. Если он не положит конец «ужасному предательству, существует опасность, что очень скоро власть над Англией уплывет из его рук». Дальше говорилось, что Ричарду следует как можно скорее вернуться на родину.

Новости повергли короля в такое уныние, какое мне редко доводилось видеть. Следующие два дня он не выходил из палатки и не виделся ни с кем, кроме Беренгарии, епископа Губерта и изредка Джоанны. Во время первого своего прихода она была так обеспокоена, что пригласила Ральфа Безаса. Джоанна рассказывала потом, что Ричард выглядел потерянным, даже несколько подавленным и она испугалась возвращения четырехдневной лихорадки. К великому облегчению, Ральф объявил, что здоровье короля вне опасности, и прописал настойку от меланхолии.

Я немного успокоился, но все равно переживал, что меня не допускают к Ричарду. Заняться в лагере было нечем, охота и даже патрулирование давно превратились в рутину. Я дни напролет расхаживал бесцельно туда-сюда, нетерпеливо дожидаясь, когда стемнеет и можно будет пробраться в шатер Джоанны. По молчаливому согласию, мы не говорили о нашем будущем, а старались наслаждаться каждой проведенной вместе минутой.

Вечером тридцать первого мая я точил меч, а Рис недовольно наблюдал за мной — он считал, что это его работа. Тут из-за угла палатки вынырнул де Дрюн. Я хорошо знал эту размашистую походку и важное выражение лица: у него были любопытные новости.

— Де Дрюн.

Я отложил клинок и точильный камень.

— Руфус. — Жандарм бросил взгляд на Риса. — Разве тебе не следует заниматься оружием господина, вместо того чтобы прохлаждаться, пока он сам делает все?

Рис давно уже привык к шуточкам де Дрюна, но все равно насупился. Добившись желаемого, жандарм хмыкнул.

Ему явно хотелось, чтобы на него накинулись с расспросами, но я и бровью не повел, снова занявшись мечом.

Уловка сработала. Де Дрюн завел какой-то пустой разговор, включая рассказ об их недавних пьяных похождениях с Торном, а я только кивал или вообще не отвечал. Рис, все еще обиженный, сидел молча. Де Дрюну не терпелось поделиться новостями, и он скоро не выдержал.

— Важные события намечаются во французской части лагеря, — заявил он.

Я сделал вид, что не слышал.

Он предпринял новую попытку:

— Я говорю, что французики затевают что-то.

— Неужели? — скучающим голосом произнес я, внимательно разглядывая лезвие на предмет пропущенных зазубрин.