— Там, там! Стреляйте! — повторял он.

Держа с трудом добытый пистолет в вытянутой руке, Пуришкевич осторожно стал спускаться по лестнице — и отпрянул назад, ударив спиной князя.

— Он убежал! — сказал депутат, обернувшись к Феликсу и Дмитрию Павловичу.

— Убежал? — Юсупов захохотал и заплакал одновременно. — Убежал!

— Что значит — убежал? — спросил великий князь. Он уже справился с сапогами и вскочил на ноги. — Как это — убежал? Он же… труп!

Перед глазами Пуришкевича стояла только что виденная картина: мужик в окровавленной рубашке, с хрипом карабкающийся по ступеням и вываливающийся в темноту дверного проёма, во двор.

— Я не знаю как, — беспомощно лепетал депутат. — Доктор дверь не запер…

Действительно, уходя на встречу с Рейнером через потайную дверь, Келл не стал её запирать — зачем? Распутин умирал, к тому же его караулил Пуришкевич. Но депутата сменил князь. Чудом оживший мужик обратил Феликса в бегство и теперь пытался спастись единственным известным ему путём. На сколько могло ещё хватить его сил — неизвестно.

Из двора вели трое ворот, и средние по-прежнему оставались открытыми, чтобы выпустить автомобиль. Стоит Распутину вырваться на набережную — он спасён, и его спасение означает гибель для заговорщиков. Через Мойку — полицейский участок, в соседнем переулке — Прачечном или Максимилиановском — наверняка слоняется городовой; вдобавок рядом — особняки, жилые дома и казармы.

Всё это молнией пронеслось в голове Дмитрия Павловича. Путь из кабинета по лестнице и дальше во двор — прямой и короткий, путь через парадный подъезд по набережной к воротам — кружный и длинный. Пуришкевич напуган и немолод…

— Ступайте вниз, — скомандовал депутату великий князь. — Главное не дать Гришке уйти. Я зайду с другой стороны и встречу его у ворот!

Последние слова он бросил уже на бегу из гарсоньерки в переднюю.

Пуришкевич помешкал ещё мгновение и стал спускаться по лестнице к двери, ведущей во двор. На каждом шагу он проклинал всех и вся: двуличного доктора, который втравил его в эту авантюру; Юсупова, который не смог с первого раза пристрелить Распутина и теперь снова упустил; себя, отказавшегося от желания добить мужика ещё там, в подвале…

Свет из дворцовых окон лишь немного рассеивал ночную мглу, но на фоне снега Пуришкевич сразу увидал Распутина. Тот по-утиному переваливался, скорчившись и зажимая обеими руками рану на животе. Его мотало из стороны в сторону; волочащимися ногами мужик загребал снег, падал, вставал — и зигзагами медленно ковылял в сторону набережной.

Ещё на лестнице Пуришкевич перевёл флажок предохранителя своего «сэвиджа» в боевое положение и дослал в ствол патрон, передёрнув затворную раму. До Распутина было меньше двадцати шагов. Пуришкевич вскинул пистолет и спустил курок.