Шуйский, впившись ногтями в столешницу провожал его тревожным взглядом. У него было такое чувство, будто он только что заключил сделку с дьяволом.

* * *

От стоявшей перед ним на подносе миски с варевом шел ароматный, дразнящий ноздри запах.

Коган еще раз попытался поднять ложку и донести ее до рта, но острая боль в плече заставила руку дрогнуть, и горячая каша упала ему на колени.

Он заморгал, стараясь смахнуть с ресниц выступившие от боли слезы.

Проклятье! Порванные сухожилия будут восстанавливаться еще долго, не говоря уже о микрокровоизлияния в мышцах…

Коган беспомощно уставился на стоящую перед ним такую близкую и, вместе с тем, совершенно недосягаемую еду. Может, попробовать отхлебнуть прямо из миски? Желательно, чтобы ее содержимое не оказалось у него на бороде…

— Дозволь помочь тебе, лекарь, — прозвенел над его головой тихий девичий голос.

Коган поднял глаза, и уставился в лицо юной инокини, сочувственно смотревшей на него большими серыми глазами.

На секунду у него перехватило дыхание. Еще ни разу, за все время ухода ее пребывания здесь, она не оказывалась так близко от него. И сейчас, когда эти глаза смотрели на него в упор, он на какой-то миг потерял ощущение реальности.

Где-то глубоко в подсознании билась мысль: «Это — не она! Это — другое время, другие люди!»

— «Мы все здесь — другие!» — возражал ей иной голос. — «И ты — не Коган, а Яган, и Ирина — царевна Ксения, и даже Сарыч — Симеон Годунов. Так почему не принять эту реальность, раз в ней дается новый шанс?!»

Его взгляд и буря чувств, отразившихся на лице, кажется, испугали её.

— Прости, лекарь, — едва слышно проговорила она, опуская глаза. — Я только хотела…

— Да! — выпалил Коган, не дав ей договорить. — Да, помоги, пожалуйста…

Старшая монахиня, сестра Пелагия, поджала губы, глядя, как Евфросинья кормит с ложки иностранного лекаря-иудея, послушно раскрывающего рот, будто огромный кукушонок, но ничего не сказала.

Сейчас её внимания требовал царь, состояние которого становилось тяжелее с каждой минутой.

Она с тревогой промокнула платком крупные холодные бисерины пота, выступивших на бледном челе царя.

Черты лица его изменились до неузнаваемости — нос заострился, щеки запали, губы, несмотря на частое смачивание, покрылись сухими корками.

Она потрогала безжизненную руку — в ней почти не осталось тепла.