– Если общество не против, так мыслю, две седмицы простоим.

– По мне, так и до холодов стойте, раз нарок у нас такой, да и спокойнее с вами. Милости просим до хат.

– Зовут-то тебя как, старейшина?

– Бажаном.

– Ну, а отец как величался?

– Творинег.

– Так вот, Бажан Творинежич, просьба у меня к тебе.

– Все, что могу – зроблю!

– Ты, во-он с красавцем моим, Андрей, иди сюда, чего там, вдали пристроился… – позвал Монзырев Андрюху. – Пошли провожатого к нурманам, какие у деревни схоронились. То воевода мой приплыл, меня дожидается.

– Дак, Скотеня и пошлю, малец бойкий, враз доведет.

– Ну, и ладушки.

– Так что, батюшка, идем до хат? Воев разместим, рыбкой угощать будем.

Людины, толпящиеся за спиной старейшины, заулыбались, одобрительно загудели. Деревня разом преобразилась. Около всадников, спешившихся с лошадей, замелькали поневы девок и баб, ребятишки сновали взад-вперед, с любопытством оглядывая доспех и оружие воинов. Зазванные за плетни воины попали к столам, по летнему времени вынесенным в палисады. Тут же на столах появилось пиво, хмельной мед и много рыбы во всех ее приготовленных ипостасях, от жареной и ухи до пирогов и просто сушеной. Селище угощениями оправдывало свое название.

Потчуя боярина и его командиров у себя в избе, жена старейшины Веселина, немолодая женщина, смахнув слезу, вопросила боярина:

– Стало быть, дружину ты свою привел, чтоб не дать поганым русичей в рабство увесть?

Монзырев, открыв рот, слово сказать не успел, как старейшина недовольно выговорил женке:

– Все тебе, старая, про военные дела знать потребно. Понимать должна, глупая баба, не твоего бабского это ума дело.

– Одно обещать могу тебе, Веселина, – уважительно глянул в глаза женщине Монзырев, – в селище ваше печенегов не допустим. Живите спокойно.

Обосновав базу у села, Монзырев соединился с пешей ратью воеводы Улеба и в этот же день перекрыл пограничный коридор конными разъездами и выездной разведывательной сетью. А уже вечером Монзырев, как снег на голову, свалился на печенежский обоз. Стремительным ударом было уничтожено до пятидесяти кочевников, живых, как уже было заведено, в полон не брали.

Обоз с награбленным составлял двадцать восемь телег, загруженных рухлядью и съестными припасами. Сто четырнадцать молодых женщин и мужчин были освобождены.