Мой противник первым наносит удар. Размашисто, надеясь за раз решить поединок. Я мог бы подловить его на этой ошибке, но не стал рисковать. Отбил клинком сабли плашмя. Металл о металл звякнул звонко. Следующий удар был короче и в надежде на мою неповоротливость. Я успел отшагнуть и опустил саблю вслед за опускающимся мечом, словно боялся удара по ногам. Хетт купился и опять размахнулся от души, чтобы лупануть так лупануть. И тут я сделал широкий шаг вперед, ударил саблей по его кинжалу, отвлекая внимание, а свой всадил снизу под чешую в районе живота. У меня не было уверенности, что попаду под чешуйки, преодолею доспех, но получилось. Кинжал, как мне показалось, пошел даже слишком легко, почти не встречая препятствий. Я вогнал его по самую рукоятку, для чего пришлось прижаться к врагу чуть ли не вплотную. Я почуял свежий запах виноградного вина, которого, как предполагаю, чашу-другую дернул хетт перед боем и малость пролил на доспех, и услышал сдавленный стон, в котором удивления было больше, чем боли. Люди этой эпохи искренне верят, что боги не дадут в обиду, если хорошо к ним относишься. Натаскал богам жертвенных баранов или быков — и без страха нападай, на кого хочешь. Атеизм приходит к ним слишком поздно.

Я отступил на три шага, давая мертвому или смертельно раненному телу упасть ниц, что оно и сделало, сперва подогнувшись в коленях. Я поднял выпавший из руки меч с гардой и рукояткой из слоновой кости и вставленным в отверстие в навершие, большим, фиолетовым лазуритом. С обеих сторон камень выступал тщательно отшлифованными, округлыми боками. Закинул меч в трофейную колесницу, украшенную золотыми или позолоченными бляхами и полосами с барельефами, в которых хеттский воин, более крупный, разил копьем и мечом мелких врагов десятками. Изнутри к бортам колесницы были прикреплены два кожаных мешка с шестью дротиками в каждом, а у передней стенки стояли в специальной стойке два копья длиной метра два с половиной. И у дротиков, и у копий наконечники были из нержавеющего железа, причем делали явно на заказ, материала не жалели. Обычно кони нервно относятся к чужому человеку, но хеттские продолжали жадно срывать колосья ячменя, не обращая на меня внимания, пока не потянул за поводья, заставив следовать за мной. Я привязал поводья сзади к моей колеснице, отвязал свои и выдернул копье, после чего поехал на ней к своим воинам. Всё это проделал молча, буднично, без радостных победных криков, размахивания саблей или трясения копьем на трупом побежденного врага, как здесь принято. Эка невидаль — убить какого-то знатного хеттского воина!