Вместо меня заорали мои воины, расступившись, чтобы я смог проехать. Для них моя победа, особенно то, как быстро ее одержал — это знак богов. Теперь они не сомневались, кто выиграет сражение.

Зато во вражеском стане явно засомневались в своей победе. Это, видимо, понял хеттский командующий и, сразу после того, как к месту поединка подъехала колесница и забрала труп, отдал приказ остальным наступать. Колесницы, набирая скорость, двинулись в нашу сторону. Их было слишком много, двигались плотным строем, но все равно не помещались все в первой линии, поэтому часть ехала во второй. Само собой, с криками, гиканьем, свистом и прочими выплесками страха. Выглядело это устрашающе, особенно, если видишь в первый раз.

— Взять пики и присесть! — отдал я приказ, стоя на колеснице, расположенной позади фаланги и повернутой левым бортом к ней.

Пикинеры подняли свое оружие и, присев, уперли подток в землю и наклонили пики вперед так, чтобы наконечник был на уровне лошадиной груди. Большие щиты наклонили верхним краем назад, чтобы защитил от стрел, пущенных по наклонной траектории. Теперь перед скачущими колесницами были четыре ряда пик. Как ни стегай коня, он на такое препятствие не сунется. Лошади вообще удивительно пугливы. Мыши в сравнение с ними кажутся отмороженными берсерками.

Присели пикинеры не только для того, чтобы быть надежнее защищенными, но и чтобы не мешать двум шеренгам лучников, которые стояли позади них. Я махнул рукой — и сотни стрел полетели навстречу хеттским колесницам. Это были, конечно, не тугие, составные, монгольские луки и даже не длинные валлийские, но и враг был защищен слабее. Сперва стреляли по наклонной, потом — по прямой. В первую очередь целили в лошадей. На животных кожаные доспехи, усиленные деревянными, бронзовыми или железными пластинами, но уязвимых мест все равно много. У коня нет стимулов победить любой ценой, кроме длинного прута, который сейчас используют вместо кнута. Стоит стреле легко ранить коня, как он перестает слушаться возницу, несется туда, где безопаснее, или просто несется сломя голову в обратную сторону, подальше от того места, где ему сделали очень больно. В итоге шумный и грозный с виду вал затормозил, а потом и вовсе остановился, превратившись в свалку колесниц, в которой с треском ломались кузова, рвались постромки, ржали от боли лошади, орали люди…

Минут через двадцать вал схлынул, оставив перед нами широкую полосу из поломанных колесниц и убитых или тяжелораненных лошадей и людей. Уцелевшие колесницы, не более трети, улепетывали, огибая шеренги своих пехотинцев. Зуб даю, больше они в атаку на нас не пойдут. И не только здесь.