Хрустнул в крепком мужском кулаке ржаной кренделек, рассыпаясь на мелкие крошки.

– Пока он сквозь полки поместной конницы путь к нам и свободе своей прогрызал, сотни кованой рати перестроились, сбили ряды, да как раз в спину ему и ударили.

Помолчав, Иван Федорович нехотя продолжил:

– Ему бы чуть больше времени, мы бы там все кровью умылись. А так… Немного людоловов вырвалось: тысяч десять через Ахужу смогли переправиться, и пару тысяч проскользнули на стыке моих и шереметевских полков. Те, что поумнее, сразу в степь погнали галопом, а остальными, менее расторопными, служилые татары занялись. Ну а ханыч Адиль-Герай на нас вышел с тремя сотнями оставшихся сейменов[206].

Ссыпав ржаные крошки в миску с крендельками, старый князь покривил лицо в легкой улыбке и погладил раненое бедро.

– Баран упрямый! Ему бы от нас что есть духу скакать: глядишь, и сохранил бы свободу, а он своих воев на нас бросил!.. Поди, мнилось ему, что разом постельничью сотню сомнет да царевича Иоанна в полон захватит, тогда и разгром в победу можно было бы обернуть… Ну или поражение не таким горьким вышло бы. Только нукеров его еще на подходе стрелами изрядно повыбили, а оставшихся вначале из седельных пистолей попотчевали, а опосля на рогатины и в сабли приняли. Н-да.

– Тогда тебя и поранили, батюшка? Неужто доспех слабину дал?..

– Гхм?.. При мне один из постельничих сторожей разом две стрелы в кирасу поймал – в живот и под сердце. Одна сразу скользом в сторону ушла, вторая разве что вмятинку малую оставила. И все! Моя же под самый конец боя навесом прилетела, по оплечью щелкнула, от края щита чуть вильнула да аккурат под крайнюю набедренную пластину и вошла, стервь!.. Попущением божьим, не иначе…

Досадливо махнув рукой и пробормотав еще одну короткую молитву за ради спокойствия, князь-воевода закруглился с описанием своего ранения.

– Лекари мне прямо на поле наконечник вытянули да царапину ту пустяшную почистили, а в Москве и целительница Дивеева руки приложила. Если бы не поганая привычка крымчаков мазать стрелы всякой дрянью, уже бегал бы как молодой.

– Батюшка, так может?..

– Сказано тебе, пустое!

Метнув на наследника грозный взгляд (но в душе оставшись весьма довольным его тревогой), глава семьи продолжил вспоминать:

– Да. Так о чем я? А, вот: ханыч как увидел, что ближников и свиту его в полон берут – начал Иоанна Иоанновича на бой выкликать. Лаялся всяко, грозился сам-один всех нас перебить да плетью разогнать, плевком утопить, иное прочее.

Неожиданно рассмеявшись, старший из Мстиславских кое-как продолжил: