Торжественный въезд в город князя и его дружины порешили учинить завтра, чтоб все как положено, чин чином, с попами, хоругвями и иконами, дабы в грязь лицом не ударить. На том и разъехались — прончане в свой град, встречу готовить, а Константин с отцом Николаем завалились пораньше спать — завтрашний день обещал быть напряженным, а посему нужно было хорошенечко отдохнуть.

Однако наутро приключился казус. Оказывается, минувшей ночью произошли кое-какие изменения, и теперь двое городских ворот были открыты нараспашку, и возле каждых вместо пронской стражи, которая невесть куда делась, откуда ни возьмись, стоят сурового вида молодцы из княжьего войска. И взгляд у них такой, что не подступишься. Да еще и мечи наголо.

«Ну вот и все. Сорвал, видать, с себя Константин личину доброты да милости. Теперь держись», — боязливо перешептывались горожане, а у самих один вопрос в глазах: поруб, полон иль сразу резать учнет?

Многие, схватившись за голову и кляня себя за забывчивость, начали припоминать, как он тут несколько лет назад лютовал вместе со своим братцем Глебом. Одно лишь отличие и имелось — тогда его братец всем заправлял, а ныне он сам. Хотя полно — может, и тогда братец в его подручниках ходил, только они этого не приметили? Ну да, ну да, судя по тому, как он ныне все хитро измыслил, наверное, и тогда он исподтишка всем командовал, а Глеб так, для виду лишь был.

В это утро не только в главном белокаменном храме Архангела Михаила, но и во всех деревянных церквях города народу было не протолкнуться. Надеяться на Михаила-воителя больше не имело смысла, так что теперь каждый норовил поставить свечу божьей матери, которая слывет заступницей за весь людской род. Помимо этого каждый причастился, успев покаяться в грехах. Особенно искренне каялись в главном — излишней доверчивости.

Но делать нечего, и после недолгого совещания решили сделать вид, что ничего не произошло, и поступить как договаривались еще вчера, то есть выйти князю навстречу с изъявлением покорности, с хлебом-солью на расшитых рушниках и выставив впереди священников, каждый из которых держал бы в руках святой образ…

Двинулись…

А в это время, сидя в своем княжеском шатре, Константин распекал понурого, с опущенной головой верховного воеводу Рязанского княжества. Правда, на сурового военачальника Вячеслав в эти минуты походил слабо. Даже на бесшабашного спецназовца тянул не очень-то. Скорее на мальчишку, чей спрятанный дневник с добрым десятком двоек был неожиданно найден рассерженным отцом.

— Мало того что ты все бросил и втихую сбежал из Рязани, так ты еще и здесь мне ухитрился напакостить! — орал Константин, будучи не в силах сдерживаться и поминутно переходя на такие выражения, которым немало подивились бы даже бывалые одесские грузчики в порту.