Что такое «по-свойски», а главное, какой смысл вкладывает в это сам Золото, Константин, конечно, не знал, но догадывался — уж очень энергично сжимались и разжимались пудовые кулачищи парня. Пришлось взять с Юрко роту, что он никого не ударит, ни с кем в драку не ввяжется, а также объяснить, что он хоть и не посол, но сопровождающее их лицо, а потому представляет самого князя. Ну какое может быть кулачное толковище?

Юрко осознал и обещал.

Правда, вернувшись, он заявил князю, что во второй раз ехать туда отказывается и теперь появится в Пронске только после того, как князь снимет с него роту, поскольку некоторые иных языков, помимо доброго кулака, вовсе не разумеют, а по-свойски ему с ними говорить запрещено.

Пришлось оставить в лагере.

Впрочем, для должного пропагандистского эффекта хватило и первого посольства, а также их подробных рассказов о вине Гремислава и о суде над ним. К этому времени ядовитый воинственный угар, отравивший горячие головы прончан, медленно, но верно рассеивался, горожане начинали изумленно оглядываться по сторонам и понимать, что они натворили. А получалось у них, что они, как последние дурни, поверили убийце и насильнику. Ныне же исходя из требований князя получалось, что, оказывается, и малолетнего двухгодовалого Александра Изяславича он не только соглашается оставить, но и сам не горит желанием забирать его в Рязань.

На этом фоне требование Константина о присяге на верность и вручении княжичу града лишь в держание как-то уже и перестало задевать их гордость. Да и то взять — ныне он совсем дите, а значит, все равно вместо него станут править бояре. И какая разница, будут ли они местные или из Рязани? Если уж так разбираться, то с чужаками-то куда проще — не так драть будут, потому как побоятся. То есть и тут выходило хорошо.

А из-за чего ж тогда весь сыр-бор?!

Сомнения, правда, у них оставались. Уж больно мягко стелет князь. Как бы на этой перине жестко спать не пришлось. Все ж таки что ни говори, а бунт есть бунт. Кто-то все равно должен отвечать, так вот как бы Константин Владимирович не сменил милость на гнев, после того как войдет в город.

Однако рязанский князь в присутствии многих видоков из пронского посольства, прибывшего с ответным визитом в его стан, еще раз повторил все свои слова: и про безнаказанное отпущение всех прошлых грехов, и что не станет искать виновных, благо, что самый главный, который сбил всех с толку, давно известен — Гремислав.

А что касаемо убытков, то и тут возьмет он с града по-божески. Ничего ему не надо, только людишек в помощь на земляные работы, да харч войску, да еще добрых мастеровых, дабы они подсобили поставить на Хупте, чуть выше ее впадения в Ранову, новый град, который предназначен для вящего бережения пронских жителей от половецких набегов. На том он и икону целовал, и на мече поклялся. Получалось, есть надежда, что если он порушит свою клятву, то либо Перун-громовержец, либо Илья-пророк, но кто-то из них Константина непременно приложит так, что мало не покажется.