У Гремислава иное. Он от божьего суда утек, а это не просто трусость, но и признание вины. Скрыть обстоятельства ухода, конечно, можно, вот только надолго ли? Найдутся видоки, донесут, и тогда еще хуже — от одного князя из-за трусости ушел, а второй из-за лжи выгнал. Нет уж, тут лучше все самому при найме рассказать, только немного иначе. Дескать, невзлюбил его Константин-рязанец, вот и придрался к пустяку. Только потому он его и покинул. А что на суде божьем не встал, так посчитал его обидным для чести ратной. Не личит ему с недавним смердом в бою сходиться, да еще на дубинах.

Ярослав некоторое время размышлял, но потом заметил, что, как ни крути, такому уходу все равно одно название, какие бы причины ни выставлялись в оправдание. Потому принимать его к себе резону нет — очиститься надобно. Наслышан он, правда, про его лихость, да мало ли кто про кого болтает, так что будь добр — докажи.

— Мой меч завсегда при мне. Выведи любого из своей дружины, тогда и полюбуемся, — буркнул Гремислав и, не удержавшись — очень уж обидным показался намек князя насчет трусости, — язвительно добавил: — Али у тебя ныне токмо такие вои остались, у коих под Коломной кони резвы оказались?

Ярослав насупился и зло зыркнул на бывшего рязанца, слишком уж метко тот сыпанул соли на незажившее, аж защипало. Что говорить — даже битва на Липице не нанесла его дружине такого урона, как последний разгром от Константина. Уцелело и впрямь всего ничего, и далеко не все из них были самыми лучшими. И впрямь, у кого конек был побыстрее, тот и сумел ускользнуть от погони, а все прочие…

Эх, как же больно вспоминать. Конечно, он и сам виноват. Не надо было кичиться тем, что он по примеру старшего брата Константина берет в свою дружину только самых-самых. Но и стоящий перед ним дружинник тоже не прав. Не стоит тыкать князю в нос таковским. И Ярослав, хмуро уставившись на Гремислава, процедил сквозь зубы:

— Ну вот что. Как я погляжу, язык у тебя справный. Теперь докажи, что и все прочее ему не уступит. Воев своих кликать не стану, потому как уж больно тяжкая вина на тебе висит. Опять же, ведомо мне, что хитер рязанский князь. Почем мне знать — вдруг ты по уговору с ним ко мне заслан. Так что ты теперь должон не просто лихость выказать, а такую, чтоб тебе и дороги обратной не было…

— Сказывай. Ежели токмо оно в человечьих силах, все сполню, — твердо заявил Гремислав.

Вот тогда-то и выставил Ярослав Всеволодович свои условия. Говорил не впрямую, намеками, тщательно подбирая слова, но достаточно ясно, чтобы дружинник все понял.