— Да у тебя и без того видоков два селища, — бесцеремонно перебив князя, огрызнулся черниговец.

— А ты, княже, вместо того чтобы вешать, лучше бы мне, вдовице горемычной, его в холопы отдал, — плаксивым голосом произнесла другая баба, стоящая рядом с обвинительницей, и похотливым глазом скользнула по связанному воину.

— Казнить — казни, княже, а изгаляться надо мной — не дело, — возмутился Басыня. — Лучше головой в петлю, чем к карге этой старой в холопы. — И предупредил грозно: — Отдашь — сбегу, так и знай.

— А не стыдно висеть-то, как татю безродному? — прищурился Константин.

— А чего? Я и есть безродный. Ваши же рязанские всю деревню нашу и вырезали, когда я еще мальцом был.

— Значит, поквитаться приходил? — высказал догадку князь.

— На мужиках да бабах? — презрительно хмыкнул Басыня. — Я вой, а не кат. Князь повелел, вот я и пошел.

— А почему вознамерился из дружины уйти? — подал голос воевода.

— То мое дело, — нахмурился Басыня. — Мое и моего князя. А иных-прочих оно не касаемо. И я, княже, не баба, чтоб тебе тут в тряпицу на свои обиды жалиться.

Тем временем процесс опознания завершился, и все связанные воины оказались разбитыми на две неравные кучки. В той, что побольше, находились преимущественно молодые дружинники, хотя изредка встречались и летами постарше. В другой, малой, состоящей из десятка человек, преобладали люди в возрасте. Молодых в ней было всего двое.

— Ладно, после договорим, — досадливо отмахнулся князь от Басыни и велел кстати подвернувшемуся под руку Любиму: — Пока я всем прочим приговор зачту, ты как следует бабу эту расспроси — что и как там было с этой троицей. Что-то я в толк не возьму, почему она за них так старательно ратует. Ну и у этих двоих тоже все разузнай… как ты умеешь. — И он поспешил к большой кучке. — С этими все ясно. Бронь и все прочее с них снять. То в добычу пойдет. Все убытки тиунам счесть повелеваю, а там и подумаем, как сподручнее пострадавшим подсобить. А вас за руду, безвинно пролитую, за полон, за пожарища, которые вы учинили в моих селищах…

Все пленные затаили дыхание. Константин не торопился, выдерживая паузу. Вообще-то поначалу он хотел лишь припугнуть черниговцев. Но в этот самый миг какая-то необъяснимая злость накатила на него, и он, неожиданно для самого себя, вдруг выпалил:

— Повесить! Всех! — И он повелительно махнул рукой стоящему неподалеку воеводе, давая понять, что остальное — дело его ратников.

Вячеслав кивнул в знак того, что все понял, но отдавать нужные распоряжения не торопился. Вместо этого он подошел вплотную к Константину, оглянулся и, убедившись, что поблизости никого, вполголоса произнес: