Радостная мордашка слуги зубы скалит — протягивает лапка детская утерянный патрон. Идиот малолетний, всерьез слова хозяина воспринял и боится его гнева больше, чем татарских сабель. Когда только успел?

Вроде Хассе что-то орет? Не понятно только — что. Руки сами работают, голову довернул, отчего уставшая шея заныла пуще — неожиданно понял — тычет рукой старший канонир и на указуемом направлении — роскошный персонаж через щит перебрался, чуть не под белы руки вознесли, глаза режет тысячью золотых бликов, все сверкает на этом сукином сыне. Чин! И немалый чин. Золоченый мерзавец величаво простер руку, его холуи дружно взвыли какую-то фразу, причем Паштет не понял опять — с чего это слева он отлично каждый слог слышит, а справа — какой-то шум неразборчивый.

Шесть патронов сжег, лупя по главарю, даже сквозь дымину пороховую видя золотой блеск и ориентируясь на него. Картечь косила слуг, прикрывавших собой господина, но чертов идол стоял недвижно, а потом вдруг свалился, как — непонятно, не увидел того стрелок, судорожно и поспешно заряжая раскаленную двустволку. Просто вскинул оружие в очередной раз — а цель не блестит.

Как потяжелело ружье! Словно не легонькая охотничья вещица, а противотанковая старая дурында. Словно мушкет длинноствольный. Сил нет совсем, коленки подгибаются.

Увидел, что татары возятся чего-то у щита, спины подставили, а на спинах и брони нет! А получите — распишитесь, чтоб они там не копошились — а явно во вред что делают!

Со свой стороны рев — стрельцы валом через телеги к щитам ломанулись, в кровище все, сабли и топоры уже сталью не сверкают, красно-лаковое оружие уже, напилось кровушки. А татары что-то сдулись. Откатываются, ей-ей — откатываются. Рука нашарила последние пару цилиндриков в пустой суме… легкие какие-то. Механически сунул в дымящиеся казенники, взвел автоматически курки — две осечки. Не понял, тупо посмотрел… Опять не понял, потом — дошло с некоторым скрипом, что пустые гильзы запихнул. почему пустые, он же все снарядил…

Пришел в себя, когда понял, что его ощупывают самым наглым образом. завозился. рыкнул.

— Живой и целый — вполне понятно заявил сотник стрелецкий в изодранном кафтане и заляпанный кровищей. Весело сказал, хоть и голос скрипучий, неживой какой-то. А сбоку каркнул Хассе — и его не понял. Встал, шатаясь. Сил радоваться нету, вымотался. Но атака отбита.

— Боезапас пополнить! Что? Заряды делать надо! — пояснил стоящим рядом. Наплевать на секретность, после того, как сегодняшний день пережил уже наплевать. Даже уставшим и потому отупевшим мозгом помнил — четырежды смерть совсем рядышком была и на самую чуточку промахнулась. Последняя перезарядка — и все, конец двустволке. Пустое железо. Ну почему капсюлей не взял еще коробочки две… А лучше — десять…