Глупец. Представь себя на месте отца. У тебя есть империя, и у тебя есть наследник. Наследник, конечно, так себе, но есть надежда, что его вылечат, что его недуг станет незаметен с возрастом, словом, что будущее имеет какой-то светлый просвет. И вот оказывается, что наследника нет. Вместо него у тебя в семье какой-то пугающий своей непонятностью маг. Маг. Что за чертовщина? — говорит отец. — То есть он будет полоумно пускать слюни на ярмарочной площади, камлать с бубном, вызывая дождь где-то в отдалённом степном ауле, весь в пене, хлещущей изо рта? Вечно немытый и грязный, как все эти попрошайки-астрологи?! Ты это хочешь мне сказать? — спросил отец того человека, перед тем как снести ему голову. Вот радость-то в семье. Отец смотрел на меня как на чумного. То есть ты мне не отец больше? Или как это понимать? Я его прямо так и спросил, ты отец мне или нет? Ты меня казнишь? Откажешься от меня? Сошлёшь в западные улусы? Чего мне ожидать? Но ты же знаешь отца, мальчик. Если он кого и любит этой своей странной любовью, недоступной пониманию смертных, то обязательно поцелует даже перед казнью. Обязательно. В уста. Чтобы все эти несносные ублюдки, сраные кешиктен, ради которых разыгрывается весь этот семейный спектакль, чтобы они умилились и заплакали: ах, до чего же всё- таки человечный человек наш повелитель! Я спрашиваю, папа, ты меня вообще любишь? Он говорит, конечно, люблю, а сам что-то жрёт в этот момент. «Конечно, люблю» в эту минуту можно перевести на нормальный мунгальский как «ты — позор, ублюдок, выродок, но я пока ещё не придумал способ избавиться от тебя так, чтобы не знали остальные члены нашей большой и дружной семьи». Но ведь я был всего лишь мальчик, как и ты! Как можно было говорить мне такое? Ты отказываешь мне в способности любить. Большей глупости я в жизни не слыхивал! Что ты знаешь обо мне, чтобы делать такие выводы?! Я любил его. Я взаправду его любил. Ты знаешь, это чувство… когда ты с детским луком едешь на холке коня перед ним и видишь вокруг себя его могучие, огромные руки, это чувство ни с чем не сравнить! Он же всемогущий, он же Господь для тебя! Он самый умный, самый сильный, самый-самый. Ты видишь, как летят стрелы, конечно, тебе страшно до… я не знаю даже, до чего именно тебе страшно, потому что тебе десять лет всего, и ты оказываешься в эпицентре бунта. Но эти руки, они, как ангельские крылья, берегут тебя, срубают подлетающие стрелы саблей, которой ты сам не то что махнуть, ты её сдвинуть не можешь! И вот эти руки, что защищали тебя как зеницу ока, внезапно хотят задушить тебя! Ты плачешь или смеёшься? Ты… плачешь?