Несмотря на видимую корпулентность принца, тело его в этом состоянии вовсе не тяготило плечо, не вызывало желания ругнуться, передохнуть и пожалеть о том, что рядом нет пары помощников, которым можно было бы всучить святую ношу. Марко, хоть и шатался от усталости, но понимал, что утомлён отнюдь не весом царственного полутрупа, а кровавой мясорубкой, в которую ему пришлось попасть на подступах к Чиншиновой башне. Пошатываясь и более всего боясь подскользнуться на залитых кровью каменных ступенях, он медленно пополз вниз по крутой лестнице, словно старуха, ощупывая стопой каждую ступень перед тем, как встать на неё. Из пропасти справа поднимался свежий ветерок, игриво треплющий его за рукав холодными пальцами, и Марку подумалось, что он верно перебросил тело именно через правое плечо, чтобы не дай бог не глянуть вниз, туда, где завитки тумана, поднимающиеся от невидимой реки на невидимом отсюда дне ущелья, манили вниз своей иллюзорной мягкостью. Один раз, попытавшись заглянуть за низенький каменный бортик, не огораживающий, а скорее художественно оформляющий отвесный обрыв, Марко случайно наступил на грудную клетку поверженного охранника, слегка промнувшуюся под его стопой. Его тут же бросило в пот, он пошатнулся, выровнялся и быстро сосредоточился на осознании своей цели и на том факте, что растерзанная усадьба по-прежнему полна лис, и, кроме того, кто-то из охраны мог уцелеть. Эта опасность перебила неприятное ощущение обрыва рядом, и остаток пути Марко проделал почти без проблем, если не брать в расчёт, что кровь покрывала ступени сплошняком, превращая кожаные подошвы сапог в подобие салазок, готовых беспрепятственно катиться по гостеприимной багровой жиже до самого низа.

Доскакав чёрт-те как до подножья предательски вьющейся лестницы, Марко выглянул из-за каменной колонны с благоприятными знаками, осеняющими вход на извилистую анфиладу, и бросил быстрый взгляд на двор. Опоенные, обескровленные стражники, там и сям валяющиеся мокрыми мешками и грудами тряпья, казались вполне безопасными. Двор пересекла полуголая лиса, пьяная от крови, измазавшей ей правую грудь, выбившуюся из располосованного ворота платья. Она что-то счастливо пела, точнее, орала, словно купчина, пересёкший с караваном весь путь от Кашгара по пустыням и бесплодным плато и вот дорвавшийся до первой же харчевни. Марко потянул носом воздух и почувствовал, что где-то выдохнул те тряпки, что защищали ноздри от запашистого лисьего дурмана. Он попытался положить тело на пол, но потом просто потянул на себя зубами часть импровизированного савана, отхватив порядочный лоскут. Помяв его челюстями и как следует намочив слюной, он неловко извернулся, прихватил край и, разодрав лоскут надвое, заткнул нос, облегчённо выдохнув ртом. Лиса, какой бы пьяной она ни казалась, внезапно повернулась на этот шумный звук и ощерилась. Марко прижался к колонне, прикидывая, как удобнее вынуть стилет из рукава, но лиса опознала его, рассмеялась колокольчиком и упорхнула по направлению к главным покоям усадьбы, где, судя по всему, оргия и не думала прекращаться, а наоборот, только- только подходила к пику своего похабного веселья.