Он положил камень на тряпицу, прижался к нему лбом и мгновенно кувырнулся в сон, как в прозрачную воду, не издав ни единого всплеска, да и чем тут плескать, сон есть сон, описать его невозможно, он как вода или как туман, в зависимости от того, что ты вкладываешь в эти понятия, зазвучал нестройный хор голосов, привычный всякому, кто засыпает на ходу, словно у сна есть привратники, говорливые, как старухи, привратники сна, забалтывающие того, кто засыпает, затягивающие его в топкую пелену, когда связь с явью ещё не потеряна, но вот уже близко ворота сна, ещё чуть-чуть, голоса наполняют голову изнутри, звучат отовсюду, потом появляются краски, образы, всё мутнеет, играет будто в калейдоскопе, где вместо цветных стекляшек узоры складываются из тонких цветастых дымков, и вот уже не разобрать, где цвет, а где звук, где явь, где сон, где я, где не-я, где. Нигде. Повсюду. Везде.

Скажи мне, Чиншин, ты знаешь, кто я? Великий чингизид, надежда и опора Юань, ловко обманувший отца и всех остальных, ты знаешь, кто я? Я искал тебя, как слепой ищет двери спальни, искал, как моряк без компаса ищет берега, не верил, что ты есть, и не мог поверить, что тебя больше нет. И вот теперь ты стоишь прямо передо мной, в сиянии золотых доспехов, это удивительное чувство — знать, что твоё тело беспомощно распростёрто тут внизу, под моими ногами, в безымянной роще, в месте, лишённом координат, подвластное всем лесным тварям, по нему ползут муравьи, его ощупывают своими мохнатыми лапами пауки, чтобы свить тенёта поверх твоего савана, а ты, в то же самое время, стоишь прямо передо мной, абсолютно живой, сильный, как сам император. Так я повторю свой вопрос: ты знаешь, кто я?

А ты сам-то знаешь, мальчик? Ты сам-то знаешь, кто ты? Зачем ты здесь? Уверен, что ты не раз спрашивал себя об этом. Ты стоишь передо мной, тонкая былинка, мотаемая ветрами сна, нахальная тоненькая ветка, хлещущая всадника по глазам. Ты сам-то знаешь, зачем всё это? Ты спрашиваешь не о том, о чём стоило бы спрашивать. Ты думаешь, что я в твоей власти, поскольку слабый кусок мяса, плоть, тлен, пыль, составляющая то, что называют моим телом, распростёрта под твоими ногами, но ты и сам в определённом смысле тело, а в определённом — нет. Ты мог бы спросить меня о тайнах, удивительных тайнах, которые скрыты под этой шапкой волос, которые прячутся за этими бровями, смеешь ли ты приоткрыть для себя это знание?

А зачем мне тайны? Зачем мне этот искус? Что делать мне с законами движения светил и ветров? Куда мне бежать с их помощью? Или ветер кармы перестанет дуть, двигая узор, из которого состоит моя маленькая тоненькая жизнь? Мои вопросы так просты, так деревянно, глупо, примитивно просты, потому что жизнь довольно проста. Ты можешь предложить мне всё, что делает из людей не-людей, что позволяет повелевать и швырять к своим ногам миры, но что мне делать с этими мирами? Зачем мне эта обуза? Я отхлебнул не из той баклажки, не тот яд течёт в моих жилах теперь. Любовь и власть так странно переплетаются. Ты выбрал власть, я выбрал любовь, мы оба отравлены, но укушены разными змеями, пусть и танцующими танец страсти, переплётший их тела так тесно, что уже не различить, кто чей хвост кусает.