— Я уже! — похвастался Петя Ниткин.

— Не сомневаюсь, — улыбнулся Две Мишени. — А ещё — отыщите Нифонтова, будьте так добры, кадет. А вы, Федор, хотели написать отцу — мы подождём с Ириной Ивановной. А на пути поставим по свечке всем угодникам нашим. Да и молебен закажем. Во избавление от опасности.

Они ушли, захватив письмо Федора отцу. Явился фельдшер, осмотрел, сменил повязку.

— Мясо молодое, дырка махонькая, — усмехнулся в усы. — Всё заживет, господин кадет.

Федя и не сомневался, что заживёт. Но шрам-то останется, а шрам — это первое кадетское отличие!.. На подбородке у него уже есть, а теперь и на плече, да какой! От пули!..

Петя Ниткин убежал искать Нифонтова. Принесли положенные болящему полдник — большую кружку крепкого чая, французскую булку, кубики золотистого масла, ломтики холодной буженины. На тумбочке в изголовье остался заложенный закладкой «Кракен». Всё хорошо. Все живы. Ужас кончился. Сёстры и мама, конечно, дико перепугались, потому что папа со своим Туркестанским полком отражал нападение на императорский дворец, но с северной окраины Гатчино пробились роты гвардейской артиллерийской бригады, оттеснившие погромщиков за железную дорогу.

В общем, «всё хорошо», но — разве может быть хорошо, что вообще такое случилось? Что в корпус ворвалась вооружённая толпа? Откуда у неё вообще взялось оружие? Кто ими командовал? Зачем им потребовался корпус? Грабить тут нечего — глобусы да чернильницы или физические приборы вроде осциллоскопа толпе ни к чему. Квартиры офицеров?..

Федя лежал, чувствуя, что мысли кружат, подобно охотничьим псам, готовым вот-вот взять след красного зверя, но последнего шага сделать никак не удавалось.

Потом приходил доктор, потом капитан Коссарт с учебниками, потом снова фельдшер; а потом явился Петя Ниткин, волоча за собой мрачного, аки грешник пред вратами адскими, Нифонтова.

— Ну, чего вам? — буркнул тот, плюхнувшись на табурет. — Чего меня сюда затащили? Чего я тут не видывал?.. И ты, Петька — чем ты думал? Остались бы там, занимался б своими науками…

— А мама? — тихо сказал Петя. — Не, Кость, и ты б свою маму не бросил. Это ты так, для форса.

Костик засопел.

— Всё равно, — бросил горько. — Такую жизнь потеряли, эх, эх!

— Да какую-такую жизнь? — возразил Петя. — Мороженое у нас вкуснее! Трамваи — сам видел, похоже! Подземка — ну, что подземка. И у нас будет.

— Свобода у них, — с тоской сказал Костя, как-то совсем по-врослому.

— Какая ещё «свобода»?

— А такая. Сам же слышал — царя нет, народ сам собой правит! Ничего, не пропали без царя-то!