Он покачал головой, отмахнулся, словно сам себя останавливая.

— Главное, Федя, что до самих кадет они не добрались. Младших вывели, старшие отбились. А потом и семеновцы подоспели. Разогнали нападавших. Теперь следствие идёт. Так, значит, ты совсем не помнишь, когда в тебя попали?

Федя помотал головой.

— Доктор наш, Иван Семенович, мне сказал, что тебя пулей из «арисаки» ранили. «Арисака» у нас зверь не то, чтобы совсем редкий, но так просто не раздобудешь: или в лавке покупать, или… — он задумался, — или с войны кто-то привёз. Могли, могли… Ну, или… или… впрочем, прости, Федор. Главное, что всё кончилось хорошо. А вот физику надо будет нагонять, всё равно надо будет. Я тут тебе задания принёс. Правая рука работает, следовательно, писать кадет может, — учитель улыбался. — Завтра ещё зайду. Может, вспомнишь чего, Федя.

— А зачем? Зачем, Илья Андреевич? Зачем мне вспоминать-то? Наверное, и господин подполковник, и госпожа Шульц — они-то лучше смогут рассказать! Их-то не ранило!

— Их не ранило, уберёг Господь, — кивнул Положинцев. — Расспросил я уже и Константина Сергеевича, и Ирину Ивановну. И Петра Ниткина. И кадета Нифонтова. Но никто точно так и не вспомнил, как же оно так получилось, что в тебя, Федор, попали.

— А почему это так важно, Илья Андреевич?

— Потому что, Феденька, вы пятеро оказались запертыми в одной из кладовых при потерне, — охотно пояснил Положинцев. — И вытащили тебя оттуда уже раненого. И я видел, когда вы туда заскакивали — мы с другого конца галереи уже заходили. Вы заскочили, дверь закрыли, бунтовщики начали было ломиться, но тут и мы подоспели. Не сразу, но оттеснили их. И вас вывели — а ты уже в крови весь. Так и не понял я, когда ж в тебя попали. Невесть откуда рана взялась!..

— А что говорил господин подполковник? — дерзнул Федя. Ему стало очень не по себе.

— Да ничего, мол, не помню, — досадливо отмахнулся Положинцев. — Все одно и то же твердят. Ничего сказать не могут. А я тоже не могу понять — где ж я так сплоховал? Кстати, — он вдруг наклонился к Федору, — когда собирали оружие бунтовщиков там, в галерее, никаких «арисак» обнаружено не было. Как и гильз к ним.

— Ну, не знаю, может, убежали… — промямлил Федя.

— Может. Наверняка даже. Убежали, должно быть, — кивнул Илья Андреевич. — Ладно, кадет, заговорил я тебя. Лечись, поправляйся скорее. Зима идёт, а снежные городки не строены. Катапульты для снежных ядер не сделаны, — учитель улыбнулся, вставая. — Всё будет хорошо, Федор. Вот увидишь.

Федя только и смог, что молча кивнуть.

Декабрьские дни для кого-то летели стремглав, а для кого-то, как для Феди Солонова, едва-едва позли ленивым огородным слизнем. Его высокопревосходительство начальник корпуса и впрямь заявил, что, кроме «благодарственного молебна во избавление от бедствий, иных изменений он не допустит», и по расписанию состоятся как полугодовые испытания, так и Рождественский бал.