Оставив свои телеги на опушке, Лавр взгромоздился на мерина и отправился к мосту, бормоча: «Ох, лето красное! любил бы я тебя, когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи». Великий Пушкин! Про всё сказал.

Он постарался подобраться к сторожевым стрельцам поближе. Совсем-то близко не смог, но тот из сторожей, который, очевидно, был десятским, тоже сидел на коне, и видел его. Лавр достал из сумы свои бумаги, выбрал подорожную – а она у него была не абы какая, а с висячей сургучной печатью, и поднял её над головой. Десятский вытащил из-за пояса шапку, натянул на голову и, расталкивая людей грудью коня, поехал к нему.

Переговорили. Лавр позвал своих возчиков с телегами, а стрелец гаркнул толпе:

– Посторонись! Пропустить господина!

…Кашира оставляла грустное впечатление. После прошлогоднего набега Девлет-Гирея здесь было сожжено всё, что могло гореть, а посколь окромя дерева ничего каменного в крепости не было, то, значит, всё и сгорело. За год сумели восстановить деревянные стены на земляном валу, а домов пока не хватало. Гарнизон погиб едва не весь. Приходили новые люди, и всюду видны были шалаши и землянки.

За прошедшие столетия степняки полностью вытеснили отсюда вятичей, а их стада «съели» здесь весь лес. По сравнению со временами, которые помнились Лавру, стало меньше дуба, клёна, да и много другого. Потери заполняла быстро растущая берёза, но в целом были большие проблемы со строительным материалом. Насыпали крепостной вал повыше, тратили лес на стены, а на дома-то не оставалось…

Стрелец, которого на мосту дали Лавру в сопровождение, вбежал в служебную избу, и вышел оттуда вместе с воеводой, пожелавшим приветствовать московского гостя. Воевода велел немедленно привезти губного старосту, а Лавра пригласил в избу.

Был накрыт стол, сели выпить и поговорить.

– Ты ведь знаешь, я ведаю государевы дела, а в земские и общинные не мешаюсь, – говорил воевода. – Вот, придёт губной староста. Он с тобой и поедет, удостоверит земским властям твои права. И всё. Дальше сам разбирайся.

– Ясно.

– Во-от… Я к раскладке податей, и к распределению непричастен. А? Понимаешь?

– В чём дело-то, говори прямо.

– Дело такое… Деревенька твоя была во владении Лопатина, а Лопатина у том годе за измену повесили. Я и вешал. Распоряжений не было, кому и чего. И мы, знаешь…

– Ну?

– Это, как сказать-то…

– А! Ты, что ли, по́дати с моей Жежельни себе брал?

– Цыц, цыц… Молчи! Как это, «себе»? На государевы дела брал! Все ведомости по сбору – в Земской приказ отосланы, а по расходам – в Разрядный! Сочтено до копеечки! Можешь проверить.