Устя зевнула невольно, рот перекрестила…

– Царевичу письмо отписать надобно. О случившемся. Сможешь? На лембергском, чтобы лишний никто не понял?

– Смогу, конечно, батюшка. – Устя на рубаху сарафан набросила, за боярином пошла.

Письмо?

Не служба то, а службишка. На бумаге начертать, для батюшки перевести.

«Государь мой, царевич Фёдор, холоп твой Алексейка Заболоцкий челом бьет, кланяться изволит».

Конечно, такого Устя не писала. На родном языке стоило бы. А на лембергском – проще все. Куцый он язык, рваный, собачий.

«Царевичу Фёдору Иоанновичу.

Государь, этой ночью мой дом пытались поджечь двое разбойников.

Твой слуга Михайла убил одного и пленил второго. Прошу, не оставь это дело милостью своей.

У нас в порядке все.

Боярин Заболоцкий».