Варбург действует на всех фронтах. Например, просит Курта Рицлера, франкфуртского куратора Университета имени Гёте, принять во внимание, каким «насильственным вмешательством в созданную с таким трудом укорененность в тяжелой почве североморского побережья»[296] стал бы уход Кассирера. В финансовом плане Гамбург – в этом направлении Варбург тоже не перестает работать – хочет и может побить франкфуртское предложение. Но достаточно ли этого, чтобы удержать Кассирера в городе, который тогда (как и теперь) славится многим, но только не академическим блеском?

Уже в это время Кассирер начинает всё отчетливее понимать, что перерастает статус простого академического философа. Он – яркий символ либеральной республиканской позиции, которая в среде немецких научных светил той эпохи отнюдь не отличается широтой распространения. Не в последнюю очередь он, самый значительный из живых неокантианцев, ученик Германа Когена, уважаемый во всем мире специалист по творчеству Канта и Гёте, является одной из передовых фигур немецко-еврейского патриотизма. В этих обстоятельствах выглядит почти как ирония, что с треском провалившийся во Франкфурте Беньямин в своих попытках обосноваться в Гамбурге терпит полную неудачу. Через Гуго фон Гофмансталя он послал свою вышедшую у «Ровольта» книгу о барочной драме лично Панофскому[297] в Гамбург. Профессиональный – полученный, опять-таки, через Гофмансталя – ответ был настолько резким, что Беньямин счел необходимым принести посреднику извинения за злоупотребление его расположением в таком безнадежном деле.

Как сложилась бы жизнь Беньямина, если бы его желание войти в круг Варбурга было удовлетворено? Скорее всего, подобно остальным членам этой группы, он уже в начале 1930-х годов вместо Парижа эмигрировал бы в Лондон или в США. Следовательно, вряд ли попал бы в так повлиявшую на его судьбу финансовую зависимость от Института социальных исследований, руководителями которого станут Адорно и Хоркхаймер.

Однако, с точки зрения развития будущей немецкоязычной философии, куда интереснее представить себе, что было бы, если бы Кассирер действительно принял приглашение во Франкфурт с целью заново сформировать тамошнее изучение философии в соответствии со своими идеалами. Возникла бы там благодаря ему так называемая «критическая теория» или знаменитая «Франкфуртская школа»? Та самая Франкфуртская школа, чьим священным основоположником в начале шестидесятых годов был провозглашен не кто иной, как Вальтер Беньямин.

Кассирер, лоцман в океанах языкового многообразия, остался на борту, сохранил верность Гамбургу и Варбургу, а тем самым собственному «я», тонко настроенному на постоянство. В конце июля 1928 года он сообщает всем заинтерсованным лицам о своем решении. Связанный с этим приз (или дар?) – еще более высокая значимость для культурной и политической жизни ганзейского города.