Портрет Николая Семеновича – рассказчика дает Аким Волынский: «Лесков рассказывал с явным упоением, стремительно переходя от события к событию, энергично набрасывая те резкие черты, которые заменяют полноту и доказательность повествования. Живое слово, которым Лесков владел с исключительным мастерством, дополнялось выразительным голосом, игрой лица и сильною жестикуляциею. Он любил эти случайные пиршества остроумия – без подготовки, эти великолепные импровизации, в которых внезапно загоралось вдохновение и быстро изливались беспокойные силы его души и темперамента. Предчувствуя редкое удовольствие, слушатели невольно настораживали внимание, а Лесков, знавший цену своего дарования, начинал говорить, бросая по сторонам слегка лукавый, вызывающий взгляд»⁴⁵¹. Можно предположить, что его литературные опыты часто становились продолжением устных импровизаций.

Почему ему так дороги устные истории, почему именно в них надо искать настроения умов, отчего рассказ звучит естественно, а роман нет, наш герой и сам не мог до конца объяснить. Одно из возможных объяснений дал, уже в XX веке, немецкий философ и теоретик культуры Вальтер Беньямин, посвятивший Лескову эссе «Der Erzahler» – «Рассказчик» (1936). Видимо, о существовании необычного русского писателя Беньямин услышал на рубеже 1926–1927 годов, во время приезда в Москву⁴⁵². Лесков реабилитировал нарративный принцип, лежащий, по мнению Беньямина, в основе литературы, и этим был ему дорог.

Беньямин интерпретирует склонность автора «Левши» к рассказу просто: это – жанр архаичный. «Лесков учился у древних. Первым рассказчиком у греков был Геродот»⁴⁵³. Учитывая, как стремился Лесков вырваться из XIX века и добавить в свои сочинения литературной старины, из XVIII или даже XVII столетия, а еще лучше из дремучей рукописной древности, эта версия звучит вполне правдоподобно.

«Для чего люди рассказывали друг другу истории?» – спрашивает Беньямин. Для обмена опытом. Искусство рассказывания, считал он в доинтернетные 1930-е годы, сходит на нет, потому что чужой опыт больше никому не нужен. Но так было не всегда – еще недавно люди рассказывали друг другу интересные, назидательные, смешные истории, случившиеся с ними или услышанные от других, чтобы поделиться полезными знаниями: «Тот, кто слушает историю, находится в обществе рассказчика; даже тогда, когда он ее читает, он включен в это общество. А вот читатель романа одинок»⁴⁵⁴. Ничего никому посоветовать он не может, как и произнести что-то оригинальное по поводу самых важных для него вопросов. Роман нужен для того, чтобы вычитать из текста «смысл жизни» героя, проделывающего на его глазах свой путь. «То, что влечет читателя к роману, – это надежда согреть свою пронизанную холодом жизнь, согреть смертью, о которой он читает».