Глава седьмая Косой Левша

Глава седьмая

Косой Левша

…небо тучится, брюхо пучится, – скука большая, а путина длинная, и родного места за волною не видно…

«Писателей надо уважать»

«Писателей надо уважать»

К концу 1870-х свобода, бодрость, в начале десятилетия еще ощутимые, вдруг истаяли – и в Лескове, и вокруг. В комитете на него косились всё неодобрительнее: почему сочувствует штундистам, для чего критикует Церковь и духовенство, зачем имеет собственное мнение по любому вопросу? Оклад не повышали, чином упрямо обходили, устраивали мелкие каверзы и подставы, зазеваешься – тут же всучат в крестный шнурок свиную щетинку.

Не хватало воздуха. «Как тяжело жить в этой задухе, которой и конца не видно! И мы же сами, может быть, всё это взгромоздили и подпираем… Эта мука с платком во рту убила во мне всю силу, и всякие надежды представляются мне уже какой-то непозволительною пошлостью. Зачем они? – нет им места»⁷⁵⁰, – жаловался Лесков Щебальскому.

Когда нечем дышать на улицах, люди прячутся по домам.

В 1870—1880-е годы по петербургским и московским гостиным с новой силой заплескала, забилась домашняя литературная жизнь: «среды» князя Мещерского, «пятницы» Полонского, «вторники» Милюкова. Вечера, журфиксы, чтения. Литераторы, художники, музыканты жаждали солидарности, идущей несколько «далее покроя сюртука и панталон»⁷⁵¹.

Еще в 1871 году композитор Антон Рубинштейн с товарищами решил создать нечто вроде артистического клуба или литературно-художественного кружка. 4 марта на Мойке, в большой зале знаменитой гостиницы Демута, славной многими постояльцами (среди них были и Пушкин, и Грибоедов, и Чаадаев, и Тургенев), собрались 160 «искусников» – музыкантов, певцов, литераторов, актеров, живописцев и скульпторов. Произносили речи; пили за сближение муз, за славную русскую литературу и за присутствовавшего Ивана Сергеевича Тургенева; говорили о необходимости общения, встреч. Выбрали даже комиссию – по два человека от цеха: Анненкова и Боборыкина от писателей, Самойлова и Васильева от артистов, Балакирева и Рубинштейна от музыкантов, Зичи и Клодта от художников[122]; они и должны были стать организаторами. Выкушали еще по рюмке водки, закусили ломтиком говядины. В конце вечера сам зачинщик собрания сел за рояль и к всеобщей радости сыграл увертюру «Эгмонта», но тем дело с первым русским художественным клубом и кончилось. На втором собрании народу было значительно меньше, третье не состоялось никогда – затея не удалась⁷⁵².