Светлый фон

Аксаков уже называл буквы английского алфавита. В ответ раздавались звуки.

Один удар – «нет». Три частых – «да».

Дух огласил программу вечера. Пообещал угадывать, что попросят, и посулил приподнять стол. Госпожа Сент-Клер указала на первого, с кем дух готов начать общаться. Достоевский! Лесков вздрогнул.

Федор Михайлович сейчас же оживился, глаза его вспыхнули каким-то диковатым светом; выбор, сделанный духом, ему явно польстил. Александр Николаевич подал бумагу и карандаш. Достоевский написал столбец из разных мужских имен на французском. Оторвал от листа клочок, поднялся, отошел в сторону и записал на клочке одно имя из списка: Theodore. Вернулся к столу, плотно зажав бумажку с именем в кулаке, и медленно повел карандашом по столбику имен. Едва карандаш достиг Theodore — послышались три тихих удара. Карандаш в руке Достоевского так и прыгнул, а сам он нервно поежился и издал неясное мычание. Какая проницательность! Лесков хмыкнул и едва заметно поморщился: и лучше выдумать не мог… Теодор!

Theodore. Theodore —

Следующим был Боборыкин, он всё проделал в точности так же, только список имен был другим. Его собственного имени в списке не было, никакого PetePz. И что же? Дух ошибся, выбранного Петром Дмитриевичем имени не угадал! Боборыкин сдержанно улыбнулся, но из учтивости промолчал.

PetePz.

Лесков решил испытать духа иначе. Он сразу написал тайное имя на клочке – внизу, на коленях, чтобы никто не увидал. Michel. Потом уже открыто, при всех начал писать на бумаге самые разные имена – одно, другое, третье, но едва вывел Mich…, раздались три победных стука. Два-один в пользу англичанки.

Michel. Mich…

Аксаков предложил взяться за цифры. Записал на бумаге разные годы, и каждый задумывал одну из записанных дат. Достоевский – разумеется, 1849-й, первый год своей ссылки; дух безошибочно указал на нее. Лесков задумал 1866-й – год рождения сына Дроны. Дух, конечно, не угадал.

И всё-таки…

Со звуками получилось превосходно! Все по очереди – и Бутлеров, и Вагнер, и Боборыкин, и Достоевский, и Лесков – проводили по столу железным ключом, каждый на свой лад: кто-то изображал марш, кто-то мазурку, кто-то просто царапал стол с паузами. Через несколько мгновений, словно подумав, дух повторял те же звуки, в точности, только едва слышно. Слух у него оказался идеальный. Где-то, где-то попадалось ему сообщение об экспериментах физиков со звуком, рассеянно думал Лесков. Но не в корсет же спрятала госпожа Сент-Клер фонограф – так он, кажется, называется?

В комнате становилось душновато, но чувствовал это, кажется, он один. Открывать окна было не разрешено.