Аксаков уже называл буквы английского алфавита. В ответ раздавались звуки.
Один удар – «нет». Три частых – «да».
Дух огласил программу вечера. Пообещал угадывать, что попросят, и посулил приподнять стол. Госпожа Сент-Клер указала на первого, с кем дух готов начать общаться. Достоевский! Лесков вздрогнул.
Федор Михайлович сейчас же оживился, глаза его вспыхнули каким-то диковатым светом; выбор, сделанный духом, ему явно польстил. Александр Николаевич подал бумагу и карандаш. Достоевский написал столбец из разных мужских имен на французском. Оторвал от листа клочок, поднялся, отошел в сторону и записал на клочке одно имя из списка:
Следующим был Боборыкин, он всё проделал в точности так же, только список имен был другим. Его собственного имени в списке не было, никакого
Лесков решил испытать духа иначе. Он сразу написал тайное имя на клочке – внизу, на коленях, чтобы никто не увидал.
Аксаков предложил взяться за цифры. Записал на бумаге разные годы, и каждый задумывал одну из записанных дат. Достоевский – разумеется, 1849-й, первый год своей ссылки; дух безошибочно указал на нее. Лесков задумал 1866-й – год рождения сына Дроны. Дух, конечно, не угадал.
И всё-таки…
Со звуками получилось превосходно! Все по очереди – и Бутлеров, и Вагнер, и Боборыкин, и Достоевский, и Лесков – проводили по столу железным ключом, каждый на свой лад: кто-то изображал марш, кто-то мазурку, кто-то просто царапал стол с паузами. Через несколько мгновений, словно подумав, дух повторял те же звуки, в точности, только едва слышно. Слух у него оказался идеальный. Где-то, где-то попадалось ему сообщение об экспериментах физиков со звуком, рассеянно думал Лесков. Но не в корсет же спрятала госпожа Сент-Клер фонограф – так он, кажется, называется?
В комнате становилось душновато, но чувствовал это, кажется, он один. Открывать окна было не разрешено.